Николай Богомолов - Разыскания в области русской литературы XX века. От fin de siecle до Вознесенского. Том 1. Время символизма

Как огненные гвозди, вонзились в душу мою Ваши слова, великие и священные, перед которыми я преклоняюсь до земли — Это сопричастие Ваше здесь умиранию Их во Христе — там, далеко, в Ассизи — является для меня чем-то невыразимо потрясающим, этому нет слов…. <���…> Вячеслав, благословение их лежит на Вас, несомненное и последнее <���…> У них это на неизмеримых высотах, недоступных сейчас — у Вас это является вторым великим кругом, центром Р. К. <���…> После рождения мистического (тому назад два года скоро) — жизнь духовная Ваша шла своим, совсем особым путем и направлениями — Но теперь наступила для Вас стадия величайшего подъема — мистическая смерть , за которой должно последовать воскресение (I. S. S. R.) [1325].

И в конце июля по старому стилю, 11 августа по новому, она писала ему из Судака в Рим:

В начале сентября (русского) я Вам телеграфирую в Рим, poste restante — из Ассизи и попрошу Вас приехать в Ассизи, чтобы присутствовать вместе со мной в это время <���…> Но первые шаги среди «Них» Вы должны сделать со мной , так же, как и Вы, в свою очередь, когда-нибудь тоже должны привести, ввести ученика своего — В случае крайней необходимости можно передать ученику письмо с печатью — но ведь мы с Вами перед отъездом моим в Судак решили, что мы съедемся в Ассизи — и с тех пор я не получала ничего от Вас <���…> В Соборе, в Ассизи, не будет теперь бывать никто из Них, т. к. я это сказала (кроме Вас) А. Белому и еще кому - то , очевидно….. потому что об этом говорят в Москве, и за это я должна буду очень много ответить [1326].

Прямого ответа на то, кто эти «Они», в ее письмах нет, но вполне очевидно, что это кто-то вроде «великих посвященных», если воспользоваться названием популярной и хорошо знакомой Иванову книги Э. Шюре.

В Италию, как мы уже имели возможность сказать, Минцлова не приехала, и даже, если допустить, что все-таки приехала, то с Ивановым не встретилась. И ему скорее всего было не до нее, и Вера Константиновна вряд ли была готова его отпустить под власть той, кого с давних пор не любила. Таким образом, оккультная миссия Иванова оказалась невыполненной, а ее провал должен был заставить его внести коррективы в план, зашифрованный в «Заветах символизма».

Следующая его статья о символизме появилась лишь в 1912 году и была озаглавлена гораздо скромнее: «Мысли о символизме».

В п е р в ы е: L’anno 1910 in Russia / A cura di Duccio Colombo e Caterina Graziadei. Salerno, 2012. P. 51–62. / Collana di «Europa Orientalis» / A cura di Mario Capaldo e Antonella d’Amelia

В октябре 1902 года Э. К. Метнер отправился в Нижний Новгород исполнять обязанности цензора. В этом городе практически не существовало общества, где он мог бы находить сочувственников своим мыслям и переживаниям, — максимум отдельные люди. Судя по дневнику и письмам, жизнь Метнер вел вполне уединенную, и едва ли не единственным знакомым, с которым он мог подолгу беседовать, оказался сын известного писателя Мельникова-Печерского Андрей Павлович. В письме к Андрею Белому от 22–25 марта 1903 г. Метнер так описывал его:

23 марта. Вчера у меня провел вечер А. П. Мельников (сын Андрея Печерского). Он чувствует себя одиноким в Нижнем, основательно говоря, что здесь есть чиновники, купцы, золоторотцы — но нет людей. Но вот засасывающая сила нашей провинциальной жизни: ему уже 40 лет, и он, чиновник особых поручений при губернаторе, сам того не замечая, прирос к месту, которое лет 12–14 назад считал лишь ступенью к дальнейшему. «Я никогда не думал, что проживу в Нижнем больше двух лет, и вот застрял, быть может, на всю жизнь; холостой, я живу вы видели как: будто завтра съеду; сначала не хотелось устраиваться, а теперь привык и не стоит; я обожаю музыку, живопись, и вот все-таки не имею решимости бросить все и уехать…» Мне страшно стало от этих слов… Вдруг и я?!.. Впрочем, он — полный буддист , а я худощавый германец ; ничто так не противоположно буддизму, как германизм (Шопенгауэр — гениальный урод!); подумать только, Нирвана и Валгалла ; сидение, поджав под себя ноги с глупо блаженной улыбкой и «Полет Валькирий». Мельников пишет анпандо (как говорят нижегородские купчихи) к «Also sprach Zaratustra» — так говорит Гаутама (Будда). В то же самое время: он считает Ницше предтечей воплощения Св. Духа (третьего царства), увлекается сектантством и смеется над тем, что в ХХ (?!) веке затеяли открывать мощи. Все это производит на меня впечатление страной смеси. Мне кажется, что его интерес к религии какой-то профессорский, какой может быть к химии или юриспруденции [1327].

Именно он послужил посредником при свидании Метнера с одной из самых примечательных личностей Нижнего Новгорода — Анной Николаевной Шмидт. Вероятно, оно было неизбежно, хотя и состоялось лишь через год после приезда Метнера в город.

Об А. Н. Шмидт известно не слишком много, но и не мало, так что давать какой бы то ни было очерк ее биографии будет здесь излишне [1328]. Для нас существеннее история восприятия ее личности кругом московских знакомых Метнера, и прежде всего Андреем Белым. Напомним хронологическую канву, насколько она известна: в последний год жизни Вл. Соловьева Шмидт находилась с ним в активной переписке, 30 апреля 1900 года они встретились во Владимире. После смерти Соловьева, последовавшей 31 июля 1900 г., Шмидт продолжила общение с семьей его брата, Михаила Сергеевича. Там-то и познакомился с нею Белый. «Помню: явление покойной Анны Николаевны Шмидт из Нижнего Новгорода осенью 1901 года; она познакомила М. С. Соловьева с кругом идей, выраженным в „Третьем Завете“ и „Исповеди“; я познакомился с ней и мы обменялись письмами» [1329]. Точная дата свидания неизвестна. Белый датировал его то концом сентября, то началом октября, но общее впечатление оказалось чрезвычайно сильным. Оно воспроизведено в мемуарах Белого, к которым и отсылаем читателей [1330]. Отметим реакцию участников встречи: «М. С. ей внимал с отвращением; я, каюсь, с художественным восторгом: вот тип так тип <���…> ее „ересь“ — основа пародии, изображенной в „Симфонии“, с тою лишь разницей, что „облаченная в солнце жена“ у меня — молодая красавица, а не старушка весьма неприятного вида» [1331]. Далее отношения развивались явно по нисходящей: «После я видел ее всего два раза: у Сережи <���Соловьева>, испуганного появлением монстра; второй раз я видел ее на одном из моих воскресений; проведав о них, она явилась нежданно; но ей, видимо, не понравилось; она быстро ушла» [1332].

Однако настораживают оценки, не попавшие в основные мемуары Белого. В «Ракурсе к дневнику» про почти карикатурно обрисованную первую встречу он говорит: «…ответственный разговор с нею» [1333], а в «Воспоминаниях о Блоке» читаем: «„ Надвигается революция Духа “ — так гласят: философия и поэзия Владимира Соловьева, никому не известный еще, замечательный „ Третий Завет “ А. Н. Шмидт и еще не поднявшийся на поверхности жизни антропософический западный импульс, подводящий по-своему к встрече с Софией» [1334]. «Бред», «нелепица», «чепуха» оказывается в одном ряду с Соловьевым и антропософией. Поэтому всмотреться в отношения круга Белого с «нижегородской пророчицей» очень стоит.