Марк Уральский - Бунин и евреи

Пока, до свидания, сердечно целую Вас и кланяюсь всему дому.

Ваша Т. Ландау».

8 апреля Алданов делится с Буниным своими пессимистическими взглядами на будущее:

«…Человечество идет к черту – и туда ему и дорога. Не думайте, что это я, из самодовольства, изображаю провинциального демона. Нет, это мое самое искреннее убеждение <���…>».

Бунину, как и другим писателям, в эмиграции жилось нелегко, но судя по дневникам Буниных, 1933 год в финансовом отношении был для них особенно тяжелым. Парижские друзья старались им помогать. Так, 1 июля Алданов сообщает, что решено устроить бридж 32в пользу Ивана Алексеевича, и одновременно опять говорит о прекращении своей деятельности романиста:

«…Я сейчас завален работой: проклятые статьи. Роман пока оставил. Помнится, я Вам писал, что он выйдет двумя выпусками. Первый я уже сдал…; что до второго, с которым кончится и вся эта штука, и моя деятельность романиста, то едва ли я его кончу раньше, как к лету будущего года».

10 сентября Алданов в письме Бунину, как бы между прочим жалуется и на свои финансовые затруднения:

«…Очень рад был Вашей открытке, – конец меня особенно поразил. Всем рассказываю о своей новой черте: любви к смерти. Это главное несчастье: и жизнь надоела и утомила до последнего, кажется, предела, – и умирать тоже нет охоты… <���…> У меня всё то же: замучило безденежье. <���…> Другим еще хуже: Зайцеву, Шмелеву, Осоргину, не говоря о Бальмонте. Только это и слышишь. И ловишь себя на том, что вне работы только об этом и думаешь».

Взрыв возмущения вызвала у Алданова наделавшая много шуму в эмиграции книга «Поднятая целина» присяжного советского романиста Михаила Шолохова. Вот, что он пишет об этом Вере Николаевне 12 сентября 1933 года:

«…Говорят очень хорош роман Шолохова “Поднятая целина”. – “Отлично”. Достал этот роман – Господи! Делаю все поправки на “недостаток объективности”, на свою ненависть к большевикам и т. д. Но и с этими поправками ведь только слепой не увидит, что это совершенная макулатура. А там он большое литературное событие; да и здесь, кажется, обе газеты отозвались благосклонно. Добавьте к этому невозможно гнусное подхалимство, лесть Сталину на каждом шагу. <���…> Почти то же самое теперь происходит в Германии…

Нет, надо бросать это милое ремесло. Оно во всем мире достаточно испакощено».

Во время прибытия Бунина в Париж уже в статусе Нобелевского лауреата зимой 1933 года Алданов сетовал в письме к Вере Николаевне:

«…Вот Иван Алексеевич говорит (и не без основания), что и Париж удивил его своим равнодушием. Может быть “обобщать не надо”, как пишут в передовых газетах, но спорить не буду: конечно, все тут очерствели, а уж писателями, даже и знаменитыми, теперь никто в “буржуазии” не интересуется».

26 февраля 1934 года он пишет Буниной о делах благотворительности:

«Устраиваем бридж в пользу Ходасевича. Запрашивает меня о возможности своего чтения в Париже и Сирин. Вечера Ремизова, Шмелева. Всем очень трудно. Еще один я живу своим трудом – из всех, кажется, беллетристов. Для Мережковского Марья Самойловна <���Цетлина> устраивает продажу книги с автографами».

5 мая Алданов иронически извещает Веру Николаевну:

«…Одним словом жизнь кипит: похороны и юбилеи, юбилеи и похороны».

20 января 1935 года Алданов сообщает Вере Николаевне, что на днях кончает «Пещеру»: «…работал над этой трилогией ровно 10 лет», – а 14 февраля пишет Ивану Алексеевичу: «…Похвалы Ваши (искренне ими тронут, со всеми поправками на Ваше расположение) пришли, так сказать вовремя: кончена моя деятельность романиста и Бог с ней».

Летом 1935 года в Париже происходил Съезд писателей. На съезд приехали и некоторые советские представители, среди них И. Эренбург и А. Толстой. Алданов спешит поделиться новостями с Буниными (письмо от 22 июня):

«…только что услышал рассказ М<���ихаила> Струве 33о вчерашнем съезде болын<���евистских> писателей… Я не пошел “по принципиальным мотивам”, хоть мне очень хотелось издали повидать Алешку, который приехал защищать культуру. Но Тэффи и Струве были. Тэффи окликнула Толстого, – они поцеловались на виду у всех и беседовали минут десять. Толстой спросил Тэффи, “что Иван?”, сказал, что получил Вашу открытку и “был очень тронут”, сказал также, что Вас в СССР читают. Больше ни о ком не спрашивал.

Как ни странно, меня взволновало, что Толстой здесь… Толстая не приехала, – “дорого”».

К этому письму приписка:

«Да, забыл главное: Толстой сказал, что в Москве ходят слухи, что Вы решили вернуться!! Что же Вы скрываете?!»

В следующем письме, уже Вере Николаевне, еще о Толстом.

7 июля:

«…Поляков-Литовцев имел еще приватную долгую беседу с Толстым. Он рассказывал, что в СССР рай, что у него два автомобиля, что Сталин его любит (а он Сталина боготворит) и что его книги разошлись в четырех миллионах экземпляров (все вместе конечно). Поэтому, очевидно, в СССР и рай. <���…> О нас больше не спрашивал; впрочем, и при первой встрече спросил только об Иване Алексеевиче».

Завершив работу над свою трилогией – романы «Ключ» (1929), «Бегство» (1932) и «Пещера» (1934–1936) – Алданов взялся за труд по химии – «лучшее мое произведение», как напишет он 31 марта 1936 года об этой своей работе Бунину.

В письме Бунину от 7 июля он опять уничижительно оценивает свое литературное творчество в сравнении с научными работами:

«…Я считаю так: обо мне, например, (кроме моих химических трудов) все забудут через три недели после моих похорон».

При этом Бунину поется дифирамб: Алданов, в частности, ставит его прозу даже выше пушкинской – и это при том, что Пушкина Бунин буквально боготворил.

«Вас будут читать пять тысяч лет. Ну, а Пушкина, скажем, будут читать “вечно” и то больше потому, что от него всё началось. Да и это, если говорить правду, условная фраза. Такого рассказа, как “Петлистые уши” у Пушкина нет, – не повести же Белкина!»

Осенью 1938 года умер вернувшийся в Россию Куприн. В связи с этим печальным событием Алданов пишет Бунину:

«…Не могу с Вами согласиться насчет Куприна. Быть может, оттого, что я всё же знал его меньше, чем Вы, и встречал реже, мне с ним почти всегда, если он бывал трезв, было интересно. Слышал и те рассказы его, о которых Вы упоминаете (кроме одного), но ведь они были забавны. Слышал и другое, – его отзывы о людях, о городах, о книгах <���Льва> Толстого. Он был ведь очень умный человек. Я действительно с душевной болью прочел об его смерти в “Фигаро”. Знаю, что и Вы были огорчены».

17 июня 1939 года Алданов пишет Бунину о смерти Ходасевича:

«…Очень меня расстроила смерть Ходасевича. Мы когда-то были очень близки: лет 15 тому назад вместе редактировали литературный отдел “Дней” и тогда чуть не ежедневно подолгу сиживали в кофейнях, – он всё говорил, обычно умно, остроумно. Потом “Дни” кончились, он еще раньше ушел в “Посл<���едние> Новости”, затем в “Возрождение”, и частые встречи наши прекратились, но отношения остались очень хорошие, и писал он обо мне всегда очень благосклонно. Почему он вдруг меня возненавидел года три тому назад… мне до сих пор непонятно. <���…> Очень рад тому, что недели две тому назад я к нему зашел. Говорили мы очень дружески, о старом не было сказано ни слова и он был очень мил. Последнее слово, которое я от него слышал, было: “еще раз спасибо” (я собрал для него в дни его болезни некоторую сумму денег). Видел его в гробу, спокойное лицо, легкая улыбка. Очень я расстроился. Человек он был очень талантливый и умный».