Илья Франк - Прыжок через быка. Двойник-антипод героя в литературе и кино. Опыт фантастического расследования [litres с оптимизированной обложкой]

Как высказался Гоголь по поводу «Ревизора»: «Странно, мне жаль, что никто не заметил честного лица, бывшего в моей пьесе. Да, было одно честное, благородное лицо, действовавшее в ней во все продолжение ее. Это честное, благородное лицо был – смех».

Гарпунщика герой сначала не видит – тот задержался, поскольку торговал «новозеландскими бальзамированными головами». Одну из них (проломленную) ему так и не удалось продать, он приносит ее и кладет (на глазах у пораженного Измаила) в мешок.

Смотрите мою работу «Сущностная форма».

Пегая лошадь – лошадь с белыми пятнами на темном или рыжем фоне.

Не говоря о том, что герой уже вроде как убит (он путешествует с пулей в сердце), примечательно, что до этого ему довелось упасть в грязь (вниз головой) – сразу после встречи с «Прекрасной Дамой» (торгующей бумажными цветами и тут же убитой любовником). И при падении с Уильяма слетела шляпа. Это случилось в темном, пасмурном городке (ноги увязают в грязи), куда он приехал по приглашению на работу.

«И где ты раздобыл этот клоунский костюм?»; «Его пегая кляча яйца выеденного не стоит… Если ему так неймется, то купил бы себе черную лошадь и покрасил бы белыми пятнами».

«Въезд его не произвел в городе совершенно никакого шума и не был сопровожден ничем особенным; только два русские мужика, стоявшие у дверей кабака против гостиницы, сделали кое-какие замечания, относившиеся, впрочем, более к экипажу, чем к сидевшему в нем. “Вишь ты, – сказал один другому, – вон какое колесо! что ты думаешь, доедет то колесо, если б случилось, в Москву или не доедет?” – “Доедет”, – отвечал другой. “А в Казань-то, я думаю, не доедет?” – “В Казань не доедет”, – отвечал другой. Этим разговор и кончился».

Стадий— греческая мера длины, около 185 м.

Интересно отметить, что Мелвилл тоже создал гениальный рассказ о писце – «Писец Бартлби». В конце рассказа Бартлби умирает – и до рассказчика доходит слух, что до того, как поступить на работу к нему в контору, Бартлби работал в Отделе невостребованных писем (это в русском переводе они «невостребованные», а в американском тексте они «мертвые» – dead letters, посланные мертвыми людьми – dead men): «Невостребованные письма! Разве это не те же мертвецы? (Dead letters! does it not sound like dead men?) Представьте себе человека, от природы и под влиянием жизненных невзгод склонного к вялой безнадежности; есть ли работа, более способная усилить такую склонность, чем бесконечная разборка этих невостребованных писем, предшествующая их сожжению? А сжигают их каждый год целыми возами. Порою из сложенного листка бумаги бледный клерк вынимает кольцо, – палец, для которого оно предназначалось, возможно, уже истлел в могиле; или кредитный билет, посланный в порыве сострадания, – тот, кого он должен был выручить, уже не ест и не знает голода. В этих письмах – прощение для тех, кто умер, во всем изверившись; надежда для тех, кто умер в отчаянии; добрые вести для тех, кто умер, задохнувшись под гнетом несчастий. Посланцы жизни, эти письма гибнут в огне. О, Бартлби! О, люди!»

Из стихотворения «Есть игра: осторожно войти…».

Из романа Фридриха Максимилиана Клингера «Фауст, его жизнь, деяния и низвержение в ад» (1791):

Фауст. Поспеши и убей. Будь стрелой моей мести!..

Чёрт. Фауст, я повинуюсь…

«Воланд был со шпагой, но этой обнаженной шпагой он пользовался как тростью, опираясь на нее. Прихрамывая, Воланд остановился возле своего возвышения, и сейчас же Азазелло оказался перед ним с блюдом в руках, и на этом блюде Маргарита увидела отрезанную голову человека с выбитыми передними зубами. <���…>

– Михаил Александрович, – негромко обратился Воланд к голове, и тогда веки убитого приподнялись, и на мертвом лице Маргарита, содрогнувшись, увидела живые, полные мысли и страдания глаза. – Все сбылось, не правда ли? – продолжал Воланд, глядя в глаза головы…».

«А бывает и еще хуже: только что человек соберется съездить в Кисловодск, – тут иностранец прищурился на Берлиоза, – пустяковое, казалось бы, дело, но и этого совершить не может, потому что неизвестно почему вдруг возьмет – поскользнется и попадет под трамвай! Неужели вы скажете, что это он сам собою управил так? Не правильнее ли думать, что управился с ним кто-то совсем другой? – и здесь незнакомец рассмеялся странным смешком».

Читая о том, как Берлиозу отрезали голову, читатель вполне может испытать чувство удовлетворения. То же чувство он может испытать, читая, как Маргарита, превратившаяся в ведьму, громит квартиру критика Латунского (правда, ее останавливает плач ребенка). В таком случае читатель разделит фантазию автора. Особенно навязчива эта фантазия (мечта о мести) в том эпизоде «романа в романе», когда Понтий Пилат, мстя за Иешуа Га-Ноцри, заказывает убийство Иуды начальнику тайной службы Афранию (и потом рассказывает об этом Левию Матфию, сияя от наслаждения и потирая руки). Иешуа – художник, за которого заступается, за которого мстит сам властитель.

Любопытное совпадение «Мастера и Маргариты» с романом Клингера «Фауст, его жизнь, деяния и низвержение в ад» (1790): Фауст поручает чёрту одного негодяя убить, а другого забросить подальше (правда, не в Ялту, а в пески Ливии).

Если посмотреть на номер мастера в клинике (118) как на картинку, то мы увидим двойников и знак бесконечности, сам также двойственный (состоящий из двух петель). Мастер для Ивана – двойник-антипод, руководящий его инициацией (в результате которой Иван Бездомный становится историком Иваном Николаевичем). В данной сцене Ивану является Прекрасная Дама, богиня Луны – и приводит к нему мастера.

Подмигивает и богиня смерти (или сказочная «чёртова бабушка») в повести Пушкина «Пиковая дама» (1833): «После нее Германн решился подойти ко гробу. Он поклонился в землю и несколько минут лежал на холодном полу, усыпанном ельником. Наконец приподнялся, бледен как сама покойница, взошел на ступени катафалка и наклонился… В эту минуту показалось ему, что мертвая насмешливо взглянула на него, прищуривая одним глазом. Германн, поспешно подавшись назад, оступился и навзничь грянулся об земь».

Сравните с тем, что пишет о подобном магическом глазе Карлос Кастанеда (неплохо знающий индейскую мифологию) в «Рассказах о силе» (1974) – книге, посвященной встрече с нáгуалем – териоморфным духом-двойником: «Секрет заключается в левом глазе. По мере того, как воин продвигается по тропе знания, его левый глаз приобретает возможность схватывать всё. Обычно левый глаз воина имеет странный вид. Иногда он становится постоянно скошенным или становится меньше другого или больше, или каким-либо образом отличается». В пьесе Генрика Ибсена «Пер Гюнт» (1867) Доврский дед хочет превратить Пера в тролля: «Левый твой глаз я чуть-чуть поскоблю, – / Вкось все и вкривь будешь видеть, / Но уж зато все красивым найдешь».