Илья Франк - Прыжок через быка. Двойник-антипод героя в литературе и кино. Опыт фантастического расследования [litres с оптимизированной обложкой]

Грушницкий – «смугл и черноволос», Вулича отличают «высокий рост и смуглый цвет лица, черные волосы».

Примечательно, что на голове у Неизвестного – шрам (как и у Нищего). Это брат в детстве хватил его топором. Позже Неизвестный падает со скалы (он угрожал кому-то в облаках, его лихорадило – он оступился) и повреждает бедро, отчего хромает.

Это не случайно, а именно художественно: у настоящего Пугачева борода была русая.

«Пугачев смотрел на меня пристально, изредка прищуривая левый глаз с удивительным выражением плутовства и насмешливости».

Кроме того, отрубленная голова Пугачева «рифмуется» в повести с отрубленной головой калмыка Юлая: «Мы в них узнали своих изменников. Один из них держал под шапкою лист бумаги; у другого на копье воткнута была голова Юлая, которую, стряхнув, перекинул он к нам чрез частокол. Голова бедного калмыка упала к ногам коменданта».

Бартону Финку предстоит бороться-обниматься с Чарли, обмениваться ботинками и т. п. (то есть их объединяет целый набор «двойнических» признаков). В определенный момент Чарли приходит к герою с коробкой, в которой, как можно предположить, находится отрезанная голова.

Пещера (она же чрево) людоеда (Полифема) в сказках нередко заменяется на печь. Например, в английской сказке «Джек и бобовый стебель» («Jack and the Beanstalk»):

«Ну, жена людоеда была, в конце концов, не такой уж плохой. Поэтому она отвела Джека на кухню и дала ему ломоть хлеба, сыр и кувшин молока. Но не успел Джек управиться со всем этим, как – бух! бух! бух! – весь дом задрожал от шума чьих-то приближающихся шагов.

– Боже мой, это мой старик! – сказала жена людоеда. – Что же мне делать? Иди-ка сюда и прыгай внутрь.

И она запихнула Джека в печь, прямо когда людоед уже входил в дом».

Существует также концепция, дополняющая концепцию о «чуре» как о предке, согласно которой «чур» – это фаллос («кур», то есть «петушок»), а также пограничная герма («чурка»), переступить через которую будет «чересчур» (сноска моя. – И. Ф. ).

Связующим звеном между пещерой и печью в истории культуры (а это огромный временной зазор) является, видимо, открытый очаг в доме. Печь – как бы модель дома (или пещеры) с очагом. Сначала прикладывали ладонь к стене пещеры, затем – к стене или полу дома (под которым были захоронены предки), затем – к печи ( И. Ф. ).

Пристройка у печи с входом в подполье, а также само подполье или погреб.

Агранович утверждает (и старается показать) в этой статье, что слово «печаль» от «печи» и произошло.

Например: «Моя рука сжимает ручку десертного ножа. Я чувствую черную деревянную ручку. Ее держит моя рука. Моя рука. Лично я предпочел бы не трогать ножа: чего ради вечно к чему-нибудь прикасаться? Вещи созданы не для того, чтобы их трогали. Надо стараться проскальзывать между ними, по возможности их не задевая. Иногда возьмешь какую-нибудь из них в руки – и как можно скорее спешишь от нее отделаться. Нож падает на тарелку».

Поверхность воды, кажется, соотносилась с поверхностью камня и в сцене с галькой: «Я увидел нечто, от чего мне стало противно, но теперь я уже не знаю, смотрел ли я на море или на камень».

Паука в фильме не видно (он – в воображении Карин), однако в начале фильма «Персона» (1966) паук появляется (равно как имеет место и жест прикладывания ладоней – к мутному стеклу).

Смотрите мою работу «Весь горизонт в огне».

«Ночь, улица, фонарь, аптека…»

Усмехался и кот: «…в уголках пасти этого чучела залегли две глубокие складки, и казалось, он вот-вот прыснет со смеху…»

В этом сне реализуется «сущностная форма»: герой (Лоран) ↔ «хозяйка жизни и смерти» (Тереза) ↔ двойник-антипод (живой мертвец Камилл).

Похоже на угол, в котором Раскольников видит (во сне) салоп, превращающийся затем в убитую им (но при этом смеющуюся над ним) старуху: «В самую эту минуту в углу, между маленьким шкафом и окном, он разглядел как будто висящий на стене салоп».

Тереза также после убийства Камилла словно превращается в труп, а лицо ее начинает напоминать тот пассаж Пон-Нёф, в котором она живет: «За бумажными чепцами, развешанными на ржавой проволоке, снова появилось лицо Терезы, но оно стало еще бледнее, тусклее и землистее и приобрело какую-то зловеще-спокойную неподвижность». Или: «Сырой, отвратительный пассаж, со снующими взад и вперед жалкими, мокрыми прохожими, с зонтов которых на каменный пол капает вода, казался ей каким-то мрачным закоулком, какой-то грязной зловещей трущобой, где никто не станет разыскивать и тревожить ее. Временами, чувствуя острый запах сырости и мутную мглу, стелющуюся вокруг, она воображала, будто ее заживо похоронили; ей казалось, что она под землей, в общей могиле, среди копошащихся мертвецов».

Так буквальным образом приходят в соприкосновение стена и териоморфный «живой мертвец».

Еще до того, как Камилл утонул и стал являться своим убийцам во всякого рода грезах, он предстает в романе «живым мертвецом» – из-за своей болезненности. Так, Тереза говорит Лорану: «…он всех нас переживет, полуживые не умирают».

Лоран на самом деле претерпевает изменения в ходе этого «обряда посвящения». В начале романа пошлый негодяй и бездарный художник, в конце романа он обретает некую психологическую утонченность и даже художественный талант.

Бросок Камилла в реку (когда Камилл кусает бросающего) и бросок кота в окно (когда он также успевает укусить Лорана) рифмуются.

Эта деталь очевидно приглянулась графу де Лотреамону (псевдоним Изидора Дюкасса) – и он помещает ее в «Песни Мальдорора» (1869): «…нащупывает у себя на шее зияющую рану, в которой, как в своем гнезде, устраивается тарантул…»

В подлиннике вместо «черного монаха» – «le moine bourru» («сердитый монах») – призрак, бродящий ночью по улицам города и избивающий тех, кто запаздывает вернуться в свой дом.

Позже дон Жуан, высказывая свое недоверие к случившемуся чуду, словно наметит способ, каким будет вводится оживший портрет или ожившая статуя в позднейшей литературе (начиная с конца XVIII века): « Дон Жуан ( Сганарелю ). Что бы там ни было, довольно об этом. То сущая безделица: нас могла ввести в заблуждение игра теней, могла обмануть дымка, застилавшая нам взор».