Линн Гарафола - Русский балет Дягилева

К сожалению, этот залп аргументов оказался холостым. Несколько месяцев спустя началась реакция. Формально страна стала конституционной монархией, однако на деле самодержавие сохраняло свои полномочия. План Дягилева представлял собой прямую атаку на барона Владимира Фредерикса, полномочного министра императорского двора. Атака эта не ослабила его власти, а реванш, время которого наступило в 1906 и 1907 годах, лишь укрепил положение Фредерикса, равно как и Теляковского. Последний был протеже Фредерикса, в некотором смысле его «приемным племянником», и одним из многочисленных гвардейцев, назначенных им на должности в придворной бюрократии. Политические маневры, которые Дягилев проводил осенью 1905 года, могли стать лишь причиной усиления вражды со стороны министерства [424].

Тем не менее с 1906 по 1908 год звезда Дягилева продолжала восходить. Интрига, затеянная с целью прекратить государственное финансирование его деятельности, провалилась. Позднее Дягилев настаивал на том, что «никогда не получал ни единой копейки от русского правительства». Выясняется, однако, что получал не только копейки, но и рубли – тысячи рублей. Так, суммы, взятые из казны, покрыли огромную разницу между расходами на выставку 1906 года в Осеннем салоне (300 000 рублей) и принесенным ею доходом (ничтожными 25 000). Концертный сезон в Парижской опере на следующий год и постановка там же в 1908 году «Бориса Годунова» проводились также при поддержке государства, чей вклад был, по словам сторонника Дягилева Мишеля Кальвокоресси, «огромным». Анализ бюджета на 1909 год, произведенный Габриелем Астрюком, содержит упоминание о 50 000 франков в разделе государственных субсидий, а князь Петр Ливен и Матильда Кшесинская в своих воспоминаниях говорят о суммах, насчитывавших от 30 000 до 71 000 франков [425]. Подготовка «Бориса Годунова» заставила Дягилева бегать из одной государственной инстанции в другую. 2 мая 1907 года он напоминал Римскому-Корсакову:

Не забывайте, мне нужно убедить великого князя Владимира в том, что наше начинание полезно с национальной точки зрения; министра финансов – что оно прибыльно в экономическом отношении; и даже директора театров – в том, что оно принесет выгоду Императорским театрам. И еще многих, многих других! [426]

Императорская щедрость, однако, проявилась не только в финансовой поддержке. Множество бесценных произведений искусства, выставленных в 1906 году, были взяты в императорских дворцах: иными словами, их дал в аренду сам император. Для постановки «Бориса Годунова» руководство Императорских театров предоставило Дягилеву «всяческую поддержку, которую можно пожелать». (Учитывая сильную взаимную неприязнь, существовавшую между ним и Теляковским, это сотрудничество можно считать исключительным.) Он писал:

Хор был позаимствован из Большого театра в Москве, и артисты, приглашенные [к участию], были лучшими… Что касается закулисья, то из Москвы была приглашена целая команда плотников – рабочих сцены, которой руководил К. Ф. Вальц, кудесник театральной иллюзии тех времен. Оркестром дирижировал Ф. М. Блуменфельд, ныне директор Киевской консерватории [427].

В своих воспоминаниях Дягилев забыл сказать о двух вещах: об оркестре и группе танцовщиков, выступавших на польской сцене. Они тоже были приглашены из Императорских театров. На следующий год, благодаря влиянию великого князя Владимира, Дягилев получил «необходимое разрешение от царя… отобрать труппу из числа танцовщиков Императорского балета». В 1908 и 1909 годах репетиции проходили в собственном театре царя в Эрмитаже – это было еще одним из даров покровителя Дягилева. Действительно, более позднее утверждение великого князя Александра Михайловича о том, что, благодаря щедрости его зятя Николая II, Дягилев был «включен в список финансируемых театров», не так далеко от истины. Несмотря на вложения частного капитала, дягилевские гастрольные выступления имели все отличительные черты императорского предприятия [428].

Поддержка такого уровня была не просто знаком личной благосклонности или высокого положения Дягилева в глазах императора. Обильное финансирование было обусловлено более далеко идущими планами, некоей международной культурно-политической игрой, в которой Дягилев (как сегодняшний балет Большого театра) был лишь одним из множества игроков, вовлеченных в сферу финансов и дипломатии. 16 апреля 1906 года международный банковский консорциум, в котором участвовали преимущественно английский и французский капитал, предоставил крупнейший заем из когда-либо осуществленных правительством Николая II. Эта сделка не только спасла Россию от финансового краха, но и позволила власти восстановить авторитет после разрушительной войны с Японией и революции 1905 года. Во Франции существовала оппозиция этой сделке, но дипломатическая ситуация показала необходимость ее совершения: стране был необходим союзник на Восточном фронте Германии. Опасавшееся возобновления русско-немецких дружественных отношений и обеспокоенное соглашением между Россией и Великобританией (подписанным в 1907 году), французское министерство иностранных дел воспользовалось крайней потребностью России в деньгах. Министерство финансов, в свою очередь, выгодно представило этот заем в парижской прессе [429].

Ранние зарубежные начинания Дягилева совпали, таким образом, с критическим моментом в российской финансовой и политической дипломатии. Поощряемые царем, они подтверждали, что его власти удалось избежать экономического и династического краха. Свидетельствовали об обновлении обязательств, существующих между двумя союзниками, и постоянстве их дружбы. Для образованного населения они означали жизнеспособность русского искусства и существование национального наследия, не уступающего наследию любого европейского государства. Кроме всего этого, действия Дягилева стали символическим подтверждением статуса России как влиятельной силы: далекий северный гигант, представленный в стенах Гран-Пале и на сцене Оперы, оказывался равным своему союзнику.

С самого начала высокая миссия Дягилева была встречена в парижских дипломатических и правительственных кругах с одобрением. В 1906 году двое из трех почетных членов комиссии по поддержке его проекта заняли посты в правительстве: А. Нелидов, российский посол во Франции, и Дюжарден-Бометц, заместитель французского министра изящных искусств. Нелидов был не единственным русским дипломатом, публично связавшим свое имя с именем Дягилева. Выставка в Париже, писал Бенуа, имела «значительную и крепкую поддержку» посольства, как и все предприятия Дягилева вплоть до 1910 года [430]. Посольство использовало свой авторитет и для влияния на прессу. В апреле 1909 года, например, «джентльмен», действовавший «от имени посольства», попросил издателя газеты «Ле Тан» вставить благожелательную заметку о предстоящем балетном сезоне. Таинственный проситель сказал также, что такая заметка будет «весьма приятна великим князьям» [431]. Более того, значительные суммы гарантийного капитала для сезона 1909 года были собраны благодаря банковским и финансовым связям Артура Раффаловича, влиятельного финансового агента российского правительства в Париже. Среди поручителей были барон Генри Ротшильд, чья банковская фирма имела долгую историю инвестиций в России; Андре Бенак, управляющий директор Banque de Paris et des Pays-Bas , руководитель так называемой христианской группы банков, которая участвовала в предоставлении займа 1906 года (фирма Ротшильда отказалась от участия из-за прошедшей незадолго до этого в России волны погромов); Базиль Захаров, родившийся в Турции финансист русского происхождения, чьи предприятия в сферах кораблестроения, нефтедобычи и производства оружия сделали его одним из богатейших людей на земле. Среди прочих поручителей круга Раффаловича были граф Исаак де Камондо и Генри Дойч де ла Мерт. Такая поддержка в кругах, близких к посольству, свидетельствует о тесной – и официальной – связи дягилевской антрепризы с российским правительством, которая просуществовала до весны 1910 года, когда «царя, – пишет Ливен, – убедили в том, чтобы он приказал всем российским посольствам отказывать в любой поддержке дягилевскому предприятию». Титул, который Дягилев указывал при подписании контрактов в 1909 году, – «атташе личной канцелярии Его Величества Российского Императора» – позволял французам, в том числе его собственному импресарио, убедиться в том, что он ведет дела под официальным мандатом [432].