Альберт Байбурин - Жилище в обрядах и представлениях восточных славян

Восточный южнорусский тип, распространенный на территории Воронежской, Тамбовской губ., востоке Тульской, севере Владимирской губ., характеризовался тем, что печь находилась в дальнем от входа углу. Устье печи было обращено ко входу. Таким образом, красный угол находился около входа.

Западный южнорусский план (Орловская, Курская, Калужская губ.) отличался от восточного южнорусского тем, что устье печи повернуто к боковой от входа стене.

В западнорусском типе (Псковская, Витебская, Новгородская, Смоленская губ.) печь находилась около входной двери и была повернута к ней устьем. Этот же тип планировки был распространен в Белоруссии, на Украине, в Польше, в Латгалии, на востоке Литвы, частично в Карелии.

Наконец, для северно-среднерусского плана характерно то же расположение печи, что и для западнорусского, но ее устье было обращено к противоположной от входа стене. Этот тип был распространен на Севере, в центральных и поволжских губерниях.

При этом авторы подчеркивают, что «все четыре типа внутренней планировки при имеющихся различиях обнаруживают в то же время единство расположения переднего угла обязательно по диагонали от печи. Такое расположение печи и переднего угла — одна из общих черт русского крестьянского жилища XIX в.» [377] Там же. . Уже из этого наблюдения очевидно, что взаимное расположение печи и переднего угла не относится к числу дифференцирующих признаков и является избыточным по отношению к данной классификации. Следовательно, реальным различительным признаком может считаться лишь направление устья печи относительно входа. По сути дела этот признак и дает четыре варианта планировки. Но возникают два вопроса. Первый из них связан с правомерностью использования в качестве точки отсчета входа/выхода, второй — с проблемой инварианта указанных четырех разновидностей восточнославянского жилища.

Не существует ли другой точки отсчета, с учетом которой могут быть описаны не только верифицируемые варианты, но и их инвариант? По-видимому, этот вопрос может быть разрешен положительно только в том случае, если типология будет иметь не формальный, а содержательный характер.

Традиционные формы и способы структурирования жилого пространства (наряду с устройством двора, структурой поселения) отражают устойчивый комплекс представлений, связанный в конечном счете с представлениями о строении мира, во-первых, и с механизмом ориентации в этом мире, во-вторых.

Ориентацию можно определить как включение объекта в пространственно-временной континуум или (когда этот термин используется как метафора) в любую другую систему отношений. Так, например, мы говорим о социальной, религиозной и т. п. ориентации. В определенном смысле (ср. сказанное выше) их можно считать производными от первичной, пространственно-временной ориентации. Случаи потери ориентации в любой из указанных сфер расцениваются и в наши дни как отступление от нормы. Если вторичные типы ориентации условны, то первичный (на уровне пространственно-временных отношений) — абсолютен, т. е. жизненно необходим. Потеря ориентации во времени и пространстве влечет за собой дезориентацию во всех других сферах жизни, но не обязательно наоборот.

Эти довольно-таки известные факты лежат в основе человеческого поведения. Человеку необходимо уметь правильно ориентироваться — это такое же важное условие его существования, как сон и пища. Если мы в своей обыденной жизни обходимся весьма приблизительными ориентирами типа «здесь», «там», «на работе», «дома» и т. п. и для нас мало существенна наша ориентация относительно сторон света, то для ранних этапов человеческого сознания такая ориентация была необходимой. Причина тому — жесткая корреляция между представлениями о строении мира и социальными (в широком смысле) представлениями, что обусловливалось прежде всего религиозно-мифологическим характером видения мира. Маркированность в этой четырехчленной структуре востока и юга в их противопоставлении западу и северу прослеживается во всех текстах (в семиотическом смысле), реализующих представления о структуре вселенной [378] См. подробнее: Иванов Вяч. Вс., Топоров В. Н . Славянские языковые моделирующие семиотические системы. М., 1965, с. 109–113 и др. . Важно подчеркнуть, что оппозиция восток — запад и юг — север на семантическом уровне легко сворачивается в одну: юг v восток — север v запад, так как им соответствуют по сути дела две парадигмы связываемых с ними значений. Указанная амбивалентность юга и востока, с одной стороны, и севера и запада — с другой, объясняет идеологическую основу отмеченного многими этнографами факта, что крестьянское жилище в XIX в. старались ориентировать окнами на юг или восток, а не на север или запад [379] Вероятно, можно говорить об этом как о тенденции, которая на практике не всегда могла быть осуществлена и зависела от характера застройки. .

Ориентируя жилище, человек тем самым связывает его со своими представлениями об организации мира, соотносит его с основными параметрами картины мира. С этой точки зрения жилище не просто строится: по мере его строительства, обживания оно обрастает всеми необходимыми связями с человеком, с одной стороны, и с вселенной — с другой, с микрокосмом и макрокосмом. В идеале жилище должно быть соизмеримым как с микро-, так и с макрокосмом (или обеспечивать возможность перекодировок между ними).

Для того чтобы разобраться в «правилах» структурирования горизонтальной плоскости жилища, рассмотрим прежде всего характерное для восточнославянского дома диагональное расположение печи и красного угла [380] Не будучи исключительно восточнославянской чертой (ср. описания жилищ финно-угорских народов, южно-немецких областей, Австрии, Швейцарии, Чехии, Словакии, Польши, Венгрии, Румынии), она сходным образом определяет особенности восприятия и упорядочения пространства. Другими словами, семиотическая ценность диагонали печь — красный угол позволяет рассматривать жилища, внутреннее пространство которых организовано с учетом этого принципа, в качестве вариантов единого типа. .

Факт ориентации жилища относительно сторон света в лучшем случае фиксировался (что, впрочем, более характерно для археологических, нежели этнографических описаний) [381] Ср.: «Дома строят окнами на юг или, весьма редко, на юго-запад; избу, построенную окнами в другую сторону, называют тюрьмою» ( Зеленин Д. К . Материалы для описания Вятской губернии. Вятка, 1912, с. 21); см. также: Бломквист Е. Э . Крестьянские постройки…, с. 58–59; Юрченко П. Г. Народное жилище Украины. М., 1941, с. 8; Романов К. К . Жилище в районе реки Пинеги. — В кн.: Крестьянское искусство в СССР. Вып. 2. Л., 1928, с. 11–12; Ляпушкин И. И . Славяне восточной Европы накануне образования древнерусского государства. — МИА, Л., 1963, № 152 и др. . Немногочисленные попытки осмысления ориентации жилища неизменно сводились к практическим соображениям (освещенность жилища). Однако очевидно, что смысл ориентации жилища не сводится к вопросу его освещенности. Необходимо также учитывать то обстоятельство, что определенным образом ориентированное жилище позволяет человеку постоянно и однозначно ощущать свое положение в пространстве. Последнее имеет особый смысл в религиозной, ритуальной и других сферах жизни.