Марк Уральский - Марк Алданов. Писатель, общественный деятель и джентльмен русской эмиграции

Как я и писал Вам, я отказался участвовать в парижском писательском Съезде.

31 июля 1955 г. «Каид», последний из рассказов Алданова, опубликованных при его жизни, появляется на страницах «Нового русского слова». В архиве Алданова, хранящемся в Российском фонде культуры, имеется черновая машинопись этого рассказа. В газете опубликован, по существу, новый текст, хотя фабула осталась неизменной. Возможно, писатель переработал свое произведение под впечатлением отзывов о нем Набокова. Сам же Набоков 31 августа 1955 года в письме к Алданову сообщал:

Читал «Каид» в Н. Р. С. – это несравненно лучше английской убогой версии. В Париже в англ. изд. (Olympia) выходит мой роман «Lolita» развитая окрыленная форма моего старого рассказа «Волшебник». Обнимаю вас!

Привет вам обоим от нас обоих.

Ваш В. Набоков.

Ответ Алданова датирован 10 сентября.

Дорогой Владимир Владимирович.

Сердечно Вас благодарим за милое сочувственное письмо. Со дня моей операции (простаты) прошло уже более трех месяцев, она сошла хорошо, я пробыл двадцать пять дней в клинике, теперь поправился, все в порядке. Правда, врачи и приятели мне обещали, что я, как все люди после этой операции, «скоро помолодею на десять лет». Пока я не помолодел, напротив, еще чувствую большую усталость, но утешаюсь тем, что «скоро» – понятие неопределенное.

Надеюсь, что и Ваш «лумбаго» прошел совершенно? Насколько мне известно, эта болезнь связана с сильнейшими болями. У меня хоть болей никаких не было, ни до операции, ни во время операции, ни после операции.

Спасибо за слова о «Каиде». Разумеется, все почти переводы нехороши. Я был доволен только переводами покойного Вредена, да еще очень недурно перевела мои романы на французский язык в свое время Татьяна Марковна, критика хвалила ее переводы. Теперь мне и переводить нечего. Мои «Повесть о смерти» и «Бред» не появились отдельным изданием даже по-русски и, верно, не появятся, так как Чеховское издательство кончилось, а других нет – по крайней мере для «левых»: правые писатели могут издавать книги у Гукасова или в «Посеве», а я туда не пойду, даже если бы пригласили. Между тем, не имея русской книги, очень трудно находить издателей на иностранных языках, не посылать же им рукописи. Большая часть моих иностранных переводов, кстати, производилась с американских изданий, а теперь, после кончины Вредена, который все мое устраивал в С. Штатах (американские издатели на него полагались и русского издания не требовали <���…>, я не вижу и того, как их находить без русского издания и без хорошего агента. Как назло, «Живи как хочешь» продавалась по-английски хуже всех других моих книг. Просто не знаю, как быть!

А кто теперь Ваш американский издатель? Так Вы переделали «Волшебник» в роман и печатаете его во Франции?

Несмотря на алдановский пессимистический прогноз, «Издательство Чехова» успело перед своим закрытием выпустить в свет все три последние книги Алданова, о чем он и сообщает Набокову в письме от 25 февраля 1956 года.

Дорогой Владимир Владимирович.

Очень обрадовался Вашему письму от восемнадцатого января. Оно пришло с огромным опозданием, так как Вы послали его не по воздушной почте. Все же я мог бы ответить уже недели две тому назад – но Вы сообщили, что заканчиваете семестр и уезжаете в отпуск. Верно, теперь уже вернулись.

Сердечно поздравляю с тем, что работа у Вас идет так успешно: Вы сообщаете, что кончили две книги, из которых одна громадный том комментариев к «Евгению Онегину». А какая другая? Роман? Когда и где обе появятся?

Чеховское издательство больше моего ничего не приобретало. Спасибо, что издали «Повесть о смерти», «Бред» и «Ульмскую ночь». Больше всего книг они приобрели (правда, лишь по половинной цене, 750 долларов за том) у Черчилля, вдвое больше, чем у нас. А теперь ни единого русского издательства за границей не осталось, и больше книгами по-русски мои писания появляться не будут. Некоторые авторы печатают свои книги на собственные деньги, но я для этого слишком беден.

<���…>

Мой «Бред» на свой риск, т. е. не имея издателя, переводит на английский некий Carmichael 445 445 Имеется в виду известный американский историк и переводчик Джоэль Кармайкл (1915–2006). – говорят, хороший переводчик.

В материальном отношении самым сильным ударом для Алданова явилась потеря «восточного рынка»: став частью социалистического лагеря, восточноевропейские страны, где до войны у Алданова была широкая читательская аудитория, перестали издавать его книги.

Послевоенные письма Алданова Бунину, Набокову, Адамовичу, Маклакову и др. близким ему людям дают фактический материал – отдельные замечания, упоминания и.т.п – для просветления картины его послевоенного повседневного существования. В них прочитываются самые разнообразные темы – литературные, политические, мировоззренческие, бытовые… Так, например, Бунин, прочитав книгу советского партийного литературоведа Ермилова о Чехове 446 446 Ермилов В. Чехов. М.:Молодая гвардия, 1946 , в письмах, датированных августом 1947 года, возмущался, как «обработал» Чехова

этот способный и ловкий с<���укин> с<���ын>. <���…> Чехов <���у него> оказался совершеннейший большевик и даже «буревестник», не хуже Горького, только другого склада. И читая эти бесконечные и однообразнейшие выписки все время удерживаешься от ненависти к Чехову. – здесь и ниже [ЗВЕЕРС (II). С. 176, 177,179, 181 и (III). С. 138 и 139].

Алданов, со своей стороны, успокаивает старого писателя:

Насчет Чехова вы напрасно. Цитаты повыдергивать Ермилов мог, но уж какой Чехов был большевик! Он был «правый кадет» и если бы дожил до революции, то писал бы в «Совр<���еменных> Записках» и в «Последних Новостях», ходил бы с нами в Париже в рестораны, а в Москве Ермиловы другими цитатами доказывали бы, что он белобандит. Или вернее не писали бы о нем ни слова, и его книги там не издавались бы.

В следующем августовском письме из Ниццы Алданов с восторгом отзывается о дореволюционных рассказах Бунина, которые он по случаю прочел:

Самое изумительное, по-моему: «Хорошая жизнь» и «Игнат». Но какой Вы (по крайней мере тогда были) мрачный писатель! Я ничего безотраднее этой «Хорошей Жизни» не помню в русской литературе… Это никак не мешает тому разнообразию, о котором Вы мне совершенно справедливо писали. Да, дорогой друг, немного есть в русской классической литературе писателей, равных Вам по силе. А по знанию того, о чем Вы пишете, и вообще нет равных: конечно язык «Записок Охотника» или Чеховских «Мужиков» не так хорош, как Ваш народный язык. Вы спросите: «откуда ты, старый дурак и городской житель, можешь это знать?» Я не совсем городской житель: до 17 лет, а иногда и позднее, я каждое лето проводил в очаровательной деревне Иванково, где был сахарный завод моего отца, с очаровательным домом, парком и заросшей рекой. (Позднее, окончив гимназию и став «большим», начал ездить заграницу, а с 1911 в этом раю не бывал совсем). Но эта деревня была в Волынской губернии, т. е. в Малороссии. Великорусской деревни я действительно не знаю, – только видел кое-что, как Ясную Поляну в 1912 году. Однако писатель не можетне чувствовать правды, и я понимаю, что нет ничего правдивее того, что Вами описано. Как Вы всё это писали по памяти, иногда на Капри, я просто не понимаю. По-моему, сад, усадьбу, двор в «Древнем Человеке» можно было написать только на месте. Были ли у Вас записные книжки? Записывали ли Вы отдельные народные выражения (есть истинно чудесные, отчасти и по неожиданности, которой нет ни у Тургенева, ни у Лескова в его правдивых, а не вымученных со всякими «мелкоскопами» вещах).