Арчи Браун - Типы лидеров. Определить, найти подход, добиться своего

Не в меньшей степени мифом является и то, что авторитарная власть обеспечивает стабильность. В сложившихся демократиях неудачи и отставки правительств — явление обычное. Они не свидетельствуют о наличии кризиса в государстве или обществе. И наоборот, увольнение правительства в условиях авторитарного режима означает системный кризис. За последние несколько десятилетий примерами этого могли служить преобразования в Восточной Европе в 1989 году и значительно более бурные потрясения, переживаемые Ближним Востоком с 2011 года. До самого последнего времени ушедшие на заслуженный отдых лидеры демократических стран обычно жили достаточно скромно. Теперь же многие из них предпочитают далекий от скромного образ жизни и зарабатывают на своем имени огромные деньги. Но, так или иначе, их судьбы отнюдь не похожи на судьбы Муссолини (расстрелян и подвешен за ноги), Чаушеску (поставлен к стенке вместе с женой) или Муамара Каддафи (запытан и убит боевиками повстанцев), хотя и следует признать, что многие другие диктаторы оканчивали свои дни более естественным образом.

Самый устойчивый из мифов о диктатурах — миф о великом и прозорливом лидере. В большей степени это относится к автократиям и в меньшей — к олигархиям, где акцент обычно делается на уникальных знаниях и мудрости правящей партии в целом, а не отдельных руководителей. Значения слов, которыми обозначают лидеров в итальянском («Duce»), немецком («Fuehrer») и русском («Вождь») языках, менялось во времена правления Муссолини, Гитлера и Сталина. При использовании каждого из этих слов подразумевалось, что речь идет о единственном лидере, обладателе сверхчеловеческого могущества, понимающего, мудрого и отечески заботливого по отношению к своему народу. Доверчивые сподвижники часто награждали своих кумиров героическими чертами еще до того, как их обнаруживали в себе сами лидеры. В частности, Гитлер начинал с убежденности в том, что Германия нуждается в великом и героическом вожде, и лишь позже с чувством глубокого удовлетворения обнаружил, что этим человеком является он сам. В начале 1920-х годов Гитлер, в отличие от Муссолини того же периода, еще не пытался выстраивать культ личности. Однако его последователи уже тогда провозглашали, что «нашли нечто, чего страстно жаждут миллионы, — вождя» [885]. К концу 1920-х Гитлер уже был убежден в их правоте, и нацистская партия полностью сфокусировалась на своем лидере. В 1930 году он говорил: «Для нас Вождь — суть Идея, и каждый член партии обязан подчиняться только Вождю» [886]. Во всех этих главных диктатурах двадцатого века культ собственной личности неустанно продвигали сами лидеры (при том, что частью сталинского культа было распространение сказок о его мнимой скромности), но они не испытывали недостатка в приспешниках и льстецах, каждый из которых играл свою роль в создании мифа о вожде-сверхчеловеке.

Диктатуры в очень большой степени обязаны своим существованием социально-политическим условиям, сложившимся на момент прихода их лидеров к власти, своим сторонникам, рассчитывающим на выгоды от покровительства вождей, элитам, согласившимся с ними из страха перед чем-то худшим (например, итальянские и немецкие консерваторы сотрудничали с Муссолини и Гитлером из страха перед коммунизмом), и иррациональной вере в то, что один человек может воплощать мудрость целого народа. Они представляют собой опасное свидетельство того, как «эмоциональный хвост виляет рациональной собакой» [887]. Они являются апофеозом иллюзии того, что человечество нуждается в сильном лидере, и напоминанием о том, что безграничная власть такого лидера приводит к репрессиям и кровопролитию.

Было бы, безусловно, ошибочным предполагать, что неудачные внешнеполитические решения — удел только тех, кому нравится считать себя сильным лидером, наделенным сверхъестественной прозорливостью. Тем не менее подобные руководители в большей степени склонны совершать грубые ошибки из-за своей предрасположенности недооценивать опыт и знания, накопленные народами. Помимо этого, им свойственно нежелание поддерживать свободную дискуссию на основе полной информационной открытости со своими коллегами по правительству, имеющими возражения и настаивающими на рассмотрении иных подходов. В целом качество внешнеполитических решений у авторитарных режимов ниже, чем у демократических (во внутренней политике разрыв еще очевиднее), и это усугубляется в случаях автократического, а не олигархического правления. В этих случаях отсутствие несогласных еще более укрепляет верховного правителя в уверенности, что его мнение по всем ключевым вопросам является единственно правильным. В условиях демократии одна из наиболее важных ролей в выработке и реализации внешнеполитического курса принадлежит министру иностранных дел. В разное время и в разных странах в международную проблематику также активно вовлекаются наиболее влиятельные члены кабинета министров, государственные комитеты или совет национальной безопасности.

Однако по ряду причин, рассматривавшихся выше, роль руководителей исполнительной власти во внешней политике становилась все весомее, и тех из них, кто преисполнялся уверенности в неоспоримой истинности собственных суждений, ожидали особенно неприятные неожиданности. Для лидеров, гордящихся своей принадлежностью к когорте «сильных» или желающих показаться таковыми, особый соблазн может предоставлять перспектива военной интервенции в другую страну. Престиж лидеров военного времени зачастую выше, чем престиж президентов и премьеров мирного, хотя и репутационные риски, и (что намного важнее) опасности для человеческих жизней также намного выше. Вовлечение страны в ненужную, противоречащую принципам международного права войну, основанием для которой послужил фальшивый предлог, а цена явно превысила выгоды, может сказаться на положении лидера фатальным образом. Как замечает Дэвид Оуэн, чересчур самоуверенными и властными лидерами овладевает «синдром гордыни». Среди его характерных симптомов «нарциссическая склонность видеть мир ареной применения своей власти и притязаний на славу, а не местом, где нужно решать имеющиеся проблемы прагматично и не руководствуясь исключительно собственным пониманием»; вера в то, что они ответственны даже не перед своими коллегами, а перед чем-то значительно более высоким — «историей или Богом»; и недостаток интереса к тому, чтó может пойти не так, равносильный «высокомерной некомпетентности», поскольку избыточная уверенность в себе «заставляет лидера не утруждать себя сомнениями по поводу практических деталей политических решений» [888].