Альбер Шамдор - Саладин, благородный герой ислама

Рубен III завоевал Иконийский султанат и овладел несколькими турецкими деревушками. Килидж Арслан попросил Саладина помочь прогнать захватчиков со своих земель. Тот, будучи дальновидным политиком, не желал стяжать лавры для другого и предпочел сам объявить войну королю Малой Армении, виновному в связях с врагами ислама. Он захватил его королевство, разгромил его войско, осадил его столицу, взял ее штурмом, разграбил и навязал условия мира. Рубен III был вынужден выполнить все его требования: освободить турецких пленников, которых он удерживал, и, кроме того, оплатить военные расходы победителя. Иконийский султан горячо поблагодарил Саладина и попросил его от имени всех небольших государств этого региона быть отныне представителем их интересов и способствовать заключению всеобщего мира, гарантом которого он и являлся бы. Таким образом, Саладин стал арбитром в решении возможных конфликтов, способных столкнуть друг с другом, в ущерб единству мусульманских народов, многочисленных князей этой части Малой Азии. Его власть над мусульманским миром значительно возросла, и он мог, опираясь на Каир, Дамаск, Алеппо и новые объединенные вокруг него месопотамские государства, вести одновременно тонкую и прагматичную политику. 20 октября 1180 года, на берегах Евфрата близ Джераблуса, между ним и Килиджем, султанами Икония, Синджара, Арбелы, Мардина, Дьярбекира и Рубеном III, королем Малой Армении, побежденным великим курдским воином, был торжественно заключен договор о дружбе, как сказали бы сегодня — пакт о ненападении. Во всех месопотамских племенах, чтобы отпраздновать это событие, были зарезаны бараны. И Саладин, дав своим войскам отдохнуть, вернулся в Египет, прославляемый поэтами, которые уже рассказывали об этом новом грозном воителе Аллаха удивительные легенды.

1180 год оказался роковым для многих властителей: Франция потеряла Людовика VII, Рим — папу Александра III, Византия — Мануила Комнина, Багдад — аббасидского халифа Ал-Мустади, Мосул — Сайф ад-Дина Гази. Филипп-Август наследовал Людовику VII, Луций III — папе Александру III, Алексий II — Мануилу Комнину, Ан-Назир — халифу Ал-Мустади. Как только новый повелитель правоверных получил мантию и посох Пророка, он поспешил отправить Саладину жалованные грамоты, подтверждающие титулы, которые даровал ему его предшественник.

18 ноября следующего, 1181 года сын Нур ад-Дина заболел, а спустя четыре дня его состояние настолько ухудшилось, что ворота крепости Алеппо, где он агонизировал, закрыли. Созвав своих эмиров, он заставил их поклясться, что они избавятся от опеки Саладина и будут верны султану Мосула, которого он назвал своим преемником. Это означало отказ от договора, подписанного ранее с Саладином, и все же Алеппо ждало жестокое разочарование. Как только сына Нур ад-Дина похоронили, султан Мосула отправился в Алеппо, но то ли опасаясь помех со стороны Айюбидов, то ли по совету своего визиря, который не страдал избытком честности, он предпочел отдать Алеппо своему брату Имад ад-Дину в обмен на султанат Синджар, конечно, менее блестящий, зато куда более спокойный. Имад ад-Дин согласился на этот обмен и, обосновавшись в Алеппо, 19 мая 1182 года принял титул султана Сирии. Таким образом, Алеппо вновь становится очагом сопротивления.

Пока решалась судьба Северной Сирии, Саладин возобновил завоевание Йемена. Наши читатели помнят, что он заставил признать в этих удаленных районах власть своего брата Туран Шаха, но тот не испытывал никакого желания исполнять возложенные на него Саладином обязанности. Он вернулся в Сирию, занял высокий пост в Дамаске, потом в Баальбеке и наконец в Александрии, где он бесславно умер от последствий чревоугодия и слишком частого времяпрепровождения в гареме. Эмиры, на которых он оставил Йемен, отказались после его смерти посылать Саладину положенную дань. Они заперлись каждый в своих владениях и прикинулись глухими, когда казначеи Каира настоятельно напомнили им, что налоги еще не собраны. Саладин сместил строптивых эмиров и назначил на их место Сайфа ал-Ислама. Тот отправился в Йемен с войском, вступил в борьбу с мятежниками, изгнал их и стал регулярно платить налоги в центральную администрацию Египта.

Неожиданно, как гром среди ясного неба, на Восток пришла ошеломляющая новость. Рено де Шатильон готовился нанести по исламу удар, захватив его святыню — Мекку, осквернив могилу Пророка в Медине, и повергнуть неверных в трепет этим неслыханным доселе в истории предприятием. Он хотел сжечь Каабу, разграбить «Лучезарную» Медину и святой город Мекку, к которому пять раз за день приходило двести миллионов молящихся, город, кишащий паломниками, прибывавшими со всех континентов, чтобы пасть ниц перед знаменитым «черным камнем», оправленным в серебряную оболочку, рай для верующих и богатых банкиров. Мекка… Сколько пилигримов совершили долгое путешествие по враждебным пустынным пространствам благословенной Аравии, чтобы увидеть, как поднимаются над горизонтом ее священная мечеть, пройтись по земле, обожженной беспощадным аравийским солнцем, чтобы достигнуть ее в месяц рамадан, послушать ее поэтов и обрядиться в ихрам, покаянную одежду! За эти несколько месяцев они терпели усталость, всевозможные лишения, малярию, пили воду из колодцев, наполненных отбросами, видели, как сотнями умирают их спутники, такие же пилигримы, их грабили племена Хиджаза, прошли огонь и воду, чтобы иметь возможность облачиться перед священной Каабой в чистое покрывало из белой шерсти. Под этой ритуальной одеждой пилигрим должен был отстраниться от соблазнов мира, погрузиться в медитацию и молитвы, чтобы достичь состояния благодати, которое останется самым чудесным воспоминанием на всю его жизнь. Он должен был целиком отдаться Богу, подобно чистой и непорочной душе. Каждый вечер, с самого его прибытия, в этом одиноком мире, где и душа, и небо, и земля так созвучны друг другу, он обязательно произносил последпюю молитву уходящего дня, самую прекрасную, ту, которая напоминает правоверным, как Моисей, преследуемый фараоном, и, обеспокоенный за судьбу своей жены и детей, избавился от своих напастей благодаря добрым ангелам: «Господи! Здесь Твоя святая земля. Я произнес все Твои слова, ведь слово Твое — сама правда. Тот, кто входит в Твой храм, находит там свое избавление. Господи, защити от огня мое тело и мою кровь, спаси меня в день воскрешения Твоих слуг». Эта молитва добавлялась к тысячам других молитв, которые тихо возносились в ночи. Каждый пилигрим издавал возглас поклонения, сорвавшийся когда-то с губ Пророка: «Я здесь, Господи, я всегда приду по Твоему зову. У Тебя нет более верного слуги, чем я. Я здесь». На следующий день, сразу же после утренней молитвы, пилигримы в сопровождении имама покидают Мекку, чтобы отправиться в долину Мина. Они проводят там весь день и всю ночь, вымаливая прощение за свои грехи и исполняя предписанные обряды. Затем они достигают горы Арафат, ждут, когда солнце скроется за горными вершинами, чтобы собрать семь маленьких камней и бросить их потом вокруг себя, повторяя тем самым, как это будут делать и их сыновья, и сыновья их сыновей, жест Авраама, который, собираясь принести в жертву своего сына, кидал в дьявола булыжники. Но дьявол все еще здесь, и его проклятия ложатся на суровый пейзаж горы Арафат. Не он ли, приняв форму искромсанных теней, оживляется при луне, подобно ползучим тварям? Не его ли голос разносится ветром в песках? Не воплотился ли он в ту африканскую собаку, воющую на луну? И пилигримы шепчут молитву, чтобы защитить себя от колдовства и напастей: «Я здесь, Господи, я всегда приду по Твоему зову. У Тебя нет более верного слуги, чем я. Я здесь». Наконец рассвет избавляет их от видений. И солнце, быстро поднимающееся из-за проклятых гор, возвращает людям и вещам их обычный вид. Начинается десятый день паломничества. Это день Байрама, в который предписано совершать жертвоприношения. Овец и верблюдов режут тут же, на месте, и земля с жадностью пьет их кровь. Со всех сторон правоверные зажигают костры, и с окрестностей сбегаются кочевники, чтобы получить свою часть внутренностей убитых животных. Затем пилигримы возвращаются в Мекку. И тогда они могут уже снять свои ритуальные покрывала.