Джон Барри - Испанка. История самой смертоносной пандемии

Джозеф Тамалти, советник Вильсона, остался в Вашингтоне следить за политической ситуацией в стране. Они с Грейсоном ежедневно обменивались телеграммами — а иногда и по несколько раз в день. Однако информацию о болезни президента нельзя было доверять телеграфу. Грейсон телеграфировал: «Президент очень серьезно простудился вчера вечером, необходим постельный режим» [847] Телеграмма Грейсона Тамалти, 8:58 утра, 4 апреля 1919 г., коробка 44, личный фонд Тамалти. . Одновременно он написал конфиденциальное письмо для личного вручения Тамалти: «В прошлый четверг президент тяжело заболел. Температура выше 103 градусов {21} 21 39,4 °C. — Прим. ред . и обильная диарея… Это начальные проявления гриппа. Прошлая ночь была одной из худших в моей жизни. Я смог справиться с удушающим кашлем, но состояние его весьма серьезно» [848] Письмо Грейсона Тамалти, 10 апреля 1919 г., подписанное «Конфиденциально, лично в руки», коробка 44, личный фонд Тамалти. .

Дональд Фрэри, молодой референт из состава американской делегации на Парижской мирной конференции, заболел гриппом в один день с Вильсоном. Через четыре дня он умер. Ему было 25 лет.

Несколько дней Вильсон провел в постели, совершенно без сил. На четвертый день он смог самостоятельно сесть. Грейсон телеграфировал Тамалти: «Пытаюсь заставить его соблюдать все меры предосторожности… Ваше присутствие и ваша помощь желательны как никогда» [849] Телеграмма Грейсона Тамалти, 11:00 утра, 8 апреля 1919 г., коробка 44, личный фонд Тамалти. .

Почувствовав себя лучше, Вильсон в первый раз принял посетителей. Участникам американской делегации, которые вошли к нему в спальню, он заявил: «Джентльмены, это не мирная конференция. Это больше похоже на военный совет».

Как раз перед болезнью Вильсон угрожал, что скорее покинет конференцию и вернется в Соединенные Штаты, чем поступится принципами. Он снова повторил свою угрозу, попросив Грейсона распорядиться, чтобы лайнер «Джордж Вашингтон», на котором американцы прибыли в Европу, был готов к отплытию, как только он, Вильсон, будет чувствовать себя достаточно хорошо для морского путешествия. На следующий день Гилберт Клоуз, секретарь президента, написал письмо его жене: «Я никогда не видел президента в таком расстроенном состоянии ума. Даже лежа в постели, он вел себя несколько своеобразно» [850] Walworth, Woodrow Wilson, v. 2, 297. .

Тем временем переговоры шли своим чередом. Вильсон, не в силах участвовать в них лично, был вынужден положиться на Хауза как на своего заместителя. (Госсекретарю Роберту Лэнсингу Вильсон доверял еще меньше, чем Хаузу.) Несколько дней кряду Вильсон твердил, что собирается покинуть Францию. По этому поводу он заметил жене: «Если уж битва проиграна, чего бы не случилось, будь я на ногах, то я хотя бы отступлю с гордо поднятой головой. Значит, едем домой» [851] Edith Wilson, My Memoir (1939), 249, цит. по: Crosby, America's Forgotten Pandemic, 191. .

Потом, 8 апреля, Вильсон изъявил желание лично участвовать в переговорах. Выйти он не смог. Клемансо и Джордж пришли к нему в спальню, но переговоры проходили трудно. А его публичная угроза — вернуться домой — привела Клемансо в ярость, и в кулуарах он назвал Вильсона «кухаркой, которая держит свои пожитки у выхода» [852] Цит. по: Walworth, Woodrow Wilson, v. 2, 398. .

Грейсон писал, что, невзирая на «опасный грипп, с последствиями которого президент пока не в состоянии справиться… он настаивал на продолжении конференции даже в то время, пока был прикован к постели. Когда же он встал на ноги, то уже не давал себе никаких поблажек, участвуя, как и раньше, в утренних, дневных, а иногда в вечерних конференциях» [853] Cary Grayson, Woodrow Wilson: An Intimate Memoir (1960), 85. .

Герберт Гувер, который не входил в состав американской делегации, но был известной в Париже фигурой, так как отвечал за снабжение продовольствием опустошенной и нищей Европы, вспоминал: «Во всех вопросах, по которым мы с ним общались, он прежде проявлял проницательность, быстро схватывал суть дела, принимал решения, не колеблясь, и всегда был готов прислушаться к людям, которым доверял… Теперь же мы все — и я, и другие — видели, как неохотно слушается его ум. Временами, когда мне требовалось его решение, я сильно страдал, мысленно подталкивая его к выводу» [854] Herbert Hoover, America's First Crusade (1942), 1, 40–41, 64, цит. по: Crosby, America's Forgotten Epidemic, 193. . Гувер считал, что ум Вильсона потерял «гибкость».

Полковник Старлинг из Секретной службы заметил, что Вильсон «утратил былую живость мышления и стал легко уставать» [855] Hugh L'Etang, The Pathology of Leadership (1970), 49. . Теперь он начал зацикливаться на всяких пустяках — например, кто и когда пользуется служебными автомобилями [856] Elbert Smith, When the Cheering Stopped: The Last Years of Woodrow Wilson (1964), 49. . Когда Рэй Бейкер впервые встретился с поправившимся Вильсоном, он содрогнулся, увидев запавшие глаза президента, его потухший взгляд, бледный и измученный вид. Голова Вильсона походила на обтянутый кожей череп.

Управляющий персоналом Белого дома Ирвин Гувер вспоминал, как Вильсон вдруг уверовал в несколько новых и очень странных вещей: например, он считал, что его дом кишит французскими шпионами: «Никакие наши уверения не могли заставить его выбросить эту мысль из головы. Тогда же он почему-то решил, что лично отвечает за всю собственность в меблированном доме, который занимал… В устах президента, которого мы все очень хорошо знали, это звучало до неправдоподобия смехотворно, и мы догадывались, что с его головой творится что-то странное. Одно было ясно: после этой недолгой болезни он так и не стал прежним» [857] Irwin H. Hoover, Forty-two Years in the White House, (1934) 98. .

Грейсон признавался Тамалти: «Эта ситуация очень меня тревожит».

«Я никогда не видел президента таким утомленным и измученным» [858] Письмо Грейсона Тамалти, 10 апреля 1919 г., коробка 44, личный фонд Тамалти. , — вспоминал Рэй Бейкер. Днем Вильсон «не мог без мучительных усилий вспомнить, чем совет занимался утром» [859] Margaret Macmillan, Paris 1919: Six Months That Changed the World (2002), 276. .

А потом все произошло совершенно внезапно: еще прикованный к постели Вильсон, который всего несколько дней назад угрожал покинуть конференцию, если Клемансо не согласится с его требованиями, вдруг отказался от принципов, на которых прежде настаивал, — отказался, не предупредив никого из американской делегации и ни с кем не обсудив этот вопрос. Он уступил Клемансо во всех его ключевых требованиях — практически во всем, чему до этого энергично противился.

Теперь, лежа на одре болезни, он одобрил формулу Клемансо, которая подразумевала следующее: Германия должна выплатить репарации, Германия должна признать себя страной, единолично ответственной за развязывание войны. Рейнская область подлежала демилитаризации. Германии запрещалось размещать войска в тридцатикилометровой зоне от восточного берега Рейна. Угольные шахты Саарской области переходили под контроль Франции, а сама область передавалась под управление только что созданной Лиги Наций сроком на 15 лет, после чего предполагалось провести плебисцит для решения вопроса, кому отойдет территория Саарского бассейна — Германии или Франции. Провинции Эльзас и Лотарингия, захваченные Германией у Франции в ходе франко-прусской войны, возвращались Франции. Западная Пруссия и Позен передавались Польше с созданием так называемого польского коридора, отделившего одну часть Германии от другой. Германские военно-воздушные силы подлежали расформированию, численность армии ограничивалась сотней тысяч человек. Германия лишалась колоний, но они не получали независимость, а передавались другим державам.