Леонард Мосли - Утраченное время [Как начиналась вторая мировая война]

V2-21* 323 на котором Гендерсон летел в Лондон. Именно на этом самолете вместе с Гендерсоном должен был вылететь в Берлин Далерус.

После войны, когда швед появился на Нюрнбергском процессе в качестве свидетеля, его представили там как слепое орудие в руках нацистов. Однако это не совсем так. «Я понимаю, что был только пешкой в игре, — говорил он впоследствии. — Но я убежден, что это была честная игра».

Не был Далерус просто пешкой, ибо обе стороны прибегали к его помощи, и вскоре он стал единственным связующим звеном между ними.

Было уже 7 часов вечера в субботу 26 августа, когда самолет с Далерусом приземлился в аэропорту Темпельгоф. Подполковник Конрад из штаба Геринга ожидал его в аэропорту, откуда в машине они пронеслись по необычно затихшим улицам столицы и выехали на опустевшую дорогу за городом, ведшую к Каринхолл. Однако Геринга там уже не застали. Он выехал куда-то в своем специальном поезде. В конце концов они догнали поезд на небольшой железнодорожной станции Фридрихсвальде и вошли в вагон как раз перед тем, как поезд снова двинулся в путь.

Фельдмаршал нервничал. Он сразу стал расспрашивать Далеруса о настроениях Чемберлена и его правительства, о реакции населения Англии; однако не успел Далерус высказать свои соображения, как Геринг прервал его:

«Фюрер отменил Нюрнбергский партийный съезд и торжества в Танненберге. Вы понимаете, что это значит?— Затем лихорадочно заговорил: — Почему не доверяют нам англичане? Почему они с подозрением относятся к нашим добрым намерениям, Далерус?»

«Может быть, потому, что...»

«В Польше творятся ужасные вещи, ужасные! —почти закричал Геринг. — Несчастных немцев убивают, женщин насилуют, детей избивают. Ужасные вещи...»

Настало время вручить письмо, решил Далерус. Фельдмаршал сразу же схватил письмо трясущимися пальцами и разорвал конверт. Он начал читать, медленно произнося каждое английское слово, ибо, хотя он и не умел говорить по-английски, но немного понимал язык. Однако вскоре терпение Геринга истощилось и он, бросив письмо на стол перед шведом, сказал: «Далерус, переведите его для меня на немецкий язык. И учтите, что исключительно важно, 324

чтобы каждый слог перевода точно отражал смысловой оттенок».

Далерус так и перевел. Казалось, каждое переведенное предложение доставляло большое облегчение тучной фигуре напротив пего. Когда он закончил перевод, Геринг дал звонок и в салон вошел подполковник Конрад. «Остановите поезд па следующей станции, — приказал фельдмаршал, — и распорядитесь, чтобы подготовили автомашину для меня». А Далерусу: «Мы поедем в Берлин. Необходимо доложить фюреру об этом письме».

Было уже около полуночи, когда автомашина подкатила к имперской канцелярии. К немалому удивлению Геринга, здание было затемнено; однако еще больше удивило его то, что, как сообщил ему полковник из охраны, вызванный часовым, Гитлер лег спать.

«Нам придется его разбудить, — сказал Геринг. — Нужно сообщить ему новость. — Он обернулся к Далерусу: — А вы идите в отель, но сразу не ложитесь спать. Возможно, нам придется ждать до утра, а может быть, вы понадобитесь еще сегодня».

Фельдмаршал с полковником направились в имперскую канцелярию, а Далерус на автомашине поехал в отель. Он устало уселся в вестибюле и стал ждать. Примерно через четверть часа два полковника СС подошли к нему. «Вас просит фюрер», — сказал один из них.

Далеруса посадили в большую открытую автомашину и повезли в имперскую канцелярию. К тому времени обстановка здесь полностью изменилась: здание было залито светом, кругом сновали офицеры и солдаты. Железные ворота открылись, и машина въехала во внутренний двор. Далеруса тут же повели по длинной галерее в приемную возле кабинета Гитлера и оставили здесь минут на десять.

Когда шведа ввели в кабинет, фюрер встретил его в любимой позе: стоя посередине комнаты, широко расставив ноги и заложив руки за спину. Рядом с ним стоял Геринг, глядя с сияющей улыбкой на Далеруса, как бы говоря: «Видите, я его разбудил».

«Добрый вечер, ваше превосходительство», — сказал Далерус.

«Добрый вечер, герр Далерус. Пожалуйста...» —Гитлер указал па диван в углу кабинета, а сам сел на стул напротив; Геринг сел на подлокотник, рядом со шведом. Далерус вежливо кашлянул и мысленно наметил план из-

*21 Л. Мосли

325

ложения своего мнения относительно намерении и морального состояния англичан. Вместо этого, к великому изумлению шведа, фюрер не стал его слушать и начал свой монолог. Даже не упоминая о письме Галифакса, он стал рассказывать пеструю историю национал-социалистской партии, год за годом, упоминая одну трудность за другой. Затем, уставившись на Далеруса сверкающими глазами, он с горечью подчеркнул, подкрепляя свои слова жестами, с каким презрением англичане отвергали каждое его предложение. Загипнотизированный швед сидел перед фюрером, как кролик перед удавом. Эти демагогические разглагольствования фюрера длились уже двадцать минут, и Да-лерус пришел в отчаяние, видя, что тот не дает ему возможности высказать пи одного слова. Было очевидно, что перед ним фанатик. Далерус сделал попытку приостановить поток слов. «Все, что вы говорите об английском народе, ваше превосходительство, вызывает у меня огорчение, — сказал Далерус. — Я не разделяю вашу точку зрения относительно Англии и ее граждан. Я отдаю себе отчет в том, что говорю. В свое время я жил в Англии и знаю англичан».

На все эти разговоры ушло около получаса, и времени оставалось все меньше и меньше. Потом Гитлер наконец вернулся к сложившейся на сегодня обстановке и сразу вспылил. Он вспомнил беседу с Гендерсоном, которая состоялась накануне. Тогда он сделал послу великодушное предложение — альянс между Великобританией и Германией. «Но можно ли полагаться, что Гендерсон доведет до Чемберлена всю важность такого предложения? Поймут ли в Англии обстановку? Это мое последнее великодушное предложение Англии». Неистовство Гитлера усилилось, когда он начал распространяться относительно «подавляющего превосходства» германских вооруженных сил над вооруженными силами Запада. Геринг одобрительно хихикал, когда фюрер возносил мощь люфтваффе, и утвердительно кивал головой при каждом упоминании о новом оружии в армии и военно-морских силах.

Далерус старался не вступать в спор, а успокоить Гитлера, напомнить ему о внушительных ресурсах, которыми располагают его противники. «Я говорил медленно и спокойно, — писал впоследствии Далерус, — чтобы пе вызвать у пего излишнего раздражения. Казалось, он задумался над тем, что я говорил, однако затем вскочил, сильно волнуясь и нервничая, и начал ходить по комнате, твердя, что Германия всесильна и может нанести поражение своим противникам в скоротечной войне». Будучи человеком разумным, Далерус понимал, что перед ним совершенно ненормальный человек. Фразы Гитлера звучали коротко, отрывисто, он, по-видимому, думал о войне. «Если уж быть войне, то я буду строить подводные лодки, подводные лодки, подводные лодки, подводные лодки...» Его голос, постепенно слабея, замирал. Спазмы сотрясали его тело. Вдруг он высоко поднял руку и начал кричать на самых высоких топах: «Я буду строить самолеты, самолеты! Я превращу в руины территорию моих противников! Война меня не пугает! Теперь невозможна изоляция Германии. Если немецкому народу предстоят лишения, то пусть они будут сейчас. Я первый возьму на себя эти лишения и покажу подлинный пример моему народу. Мои страдания подстегнут народ на сверхчеловеческие усилия!»