Леонард Мосли - Утраченное время [Как начиналась вторая мировая война]

Так Гитлеру дали возможность идти в Спортпалас и предъявить ультиматум чехам, но не сообщили, что англичане и французы заявили о своей готовности воевать против Германии в случае нападения немцев на Чехословакию. Если бы этот документ был вручен Гитлеру до его речи в Спортпаласе, он бы, безусловно, вызвал у него значительную встряску, даже если и не заставил бы его отказаться от своих намерений. В следующее утро уже было слишком поздно. Заявление потеряло свою силу, как это понял даже сам Вильсон. «Теперь он уже был спокойнее, — писал Вильсон, — но все еще в плохом настроении. Я поздравил его с овациями в его адрес, но он отмахнулся. Затем я вручил ему ультиматум, но, было похоже, он вряд ли заметил его».

Это была крупнейшая ошибка в суждениях Вильсона. Если бы заявление было вручено в должное время, оно могло бы дать Гитлеру время на размышление, западные союзники избежали бы тех унижений, которые им предстояло вынести в Мюнхене.

28 сентября 1938 года, выступая с речью в палате представителей английского парламента, Чемберлен сообщил о предстоящей конференции глав правительств четырех держав в Мюнхене по урегулированию судетской проблемы, и с тех пор это сообщение преподносится как один из великих драматических моментов того десятилетия. К этому времени даже противники Чемберлена начали задумываться над тем, что, может быть, в самом деле лучше политика умиротворения, чем град бомб на Лондон и возможный развал империи.

Чемберлен, Вильсон и их сторонники имели довольно веские доводы для удовлетворения немецких требований, доводы, обусловленные не только грозной перспективой разрушительных налетов германских ВВС. Премьер-министр мог указать на то, что страны — члены Британского содружества, руководители которых в то время проводили неофициальную конференцию в Сиднее (Австралия), далеко не поддерживали большую озабоченность британского правительства проблемами Восточной Европы. Возглавляемые верховным комиссаром Канады Винсентом Масси, убежденным сторонником политики умиротворения, правительства доминионов передали свою «глубокую обеспокоенность», а сам Масси возлагал большие надежды на то, что Чемберлен пойдет на компромисс. Австралия прямо заявила, что не желает оказаться вовлеченной в европейские дела, а Южная Африка выражала откровенную враждебность любым попыткам навязать войну Германии. Дафф Купер и другие противники Чемберлена с презрением относились к подобным доводам, утверждая, что эти сомнения и расхождения во взглядах немедленно рассеялись бы, если бы английское правительство заняло твердую позицию, однако другие члены кабинета не были столь уверены в этом. Они были склонны поверить Чемберлену, когда тот намекнул, что Англия стоит перед опасностью развала империи просто из-за академического спора вокруг небольшой страны в Центральной Европе.

Сомневавшихся в правильности политики Чемберлена не воодушевляло и отношение Соединенных Штатов. Они подозревали, и вполне правильно, что Америка будет стоять в стороне, если действительно начнется война. «Если в Европе начнется война между либеральными и тоталитарными государствами, — заявлял Герберт Гувер, — единственная надежда сохранить демократию заключается в том, чтобы мы остались вне войны».

Эти соображения в значительно меньшей степени сказывались на общественности, которая сильно возмущалась действиями Гитлера, чем на членах так называемой «правящей группировки», на влияние которой рассчитывал Чемберлен, чтобы получить поддержку своей политики умиротворения. Их преследовали страхи и сомнения; они исключали всякие перспективы поддержки со стороны Соединенных Штатов; их преследовал призрак развалившейся империи и Европы, ставшей жертвой коммунизма. Но больше всего их мучил страх перед войной. Слишком хорошо пророки Армагеддона сделали свое дело. В качестве примера можно привести следующий случай. Один из самых усердных сторонников установления «взаимопонимания» с Германией Томас Джонс, близкий человек для большинства лидеров консервативной партии, летом 1938 года пришел к убеждению, что нужно решительно воспротивиться устремлениям Гитлера. Однако он был очень скоро загнан обратно в число умиротворителей посредством простейшего страха, вызванного спектаклем, устроенным полковником Линдбергом. 29 сентября он писал в своем дневнике, что после своего разговора с Линдбергом он опять пришел к тем, кто стремится сохранить мир любой ценой, пз-за картины, нарисованной Линдбергом, и из-за его убеждения, что демократические страны будут разгромлены в войне.

В этой атмосфере неподдельного страха — ибо предельный срок, установленный Гитлером, истекал в два часа пополудни 28 сентября — члены палаты общин собрались в полдень того же дня, чтобы заслушать сообщение Чемберлена о его попытках урезонить Гитлера. Он описал поездку Вильсона в Берлин, говорил о послании, которое направил фюреру, и сообщил, что обратился к Муссолини с просьбой использовать свое влияние на Гитлера, чтобы предотвратить угрожавшую Европе катастрофу.

Член парламента и неумолимый противник политики Чемберлена сэр Гарольд Никольсон в то время дал самое лучшее описание этого эпизода: «28 сентября 1938 года. В 2 часа 15 минут я подошел к зданию парламента, пройдя через Трафальгарскую площадь и мимо Уайтхолла. Вокруг фонтанов воркуют голуби, а ребятишки кормят их. Мой спутник говорит: «Детей пришлось бы эвакуировать немедленно, как и голубей». Когда мы подошли ближе к зданию парламента, там уже собралась большая толпа; люди несли свежие цветы к подножию памятника погибшим во время первой мировой войны. Над толпой стояла глубокая и тревожная тишина. Люди смотрели на нас оцепенелыми и пытливыми глазами...»

В палате общин: «Мистер Чемберлен медленно поднялся на свое место и разложил ‘перед собой текст речи. Палата утихла в молчаливом ожидании... Чемберлен начал с хронологического изложения событий. Он говорил спокойным и размеренным тоном в абсолютной тишине притихшей палаты. Хронологическая последовательность в его выступлении усиливала драматизм напряжения... Он начал рассказывать нам о его последнем призыве к Гитлеру и Муссолини. Я взглянул на часы. Было двенадцать минут пятого. Премьер-министр говорил уже ровно час. Я заметил, Лкак какую-то бумагу на бланке Форин Оффиса быстро передавали по ряду, где находятся места для членов правительства. Сэр Джон Саймон прервал премьер-министра. Премьер-министр поправил пенсне и стал читать переданный ему документ. Он поднял голову, и свет с потолка осветил его лицо. Морщины озабоченности и усталости словно вдруг сгладились; торжествующий, он показался лет на десять моложе. «Гитлер, — сказал он, — только что согласился отложить мобилизацию в Германии на двадцать четыре часа и встретиться со мной на конференции с Муссолини и Даладье в Мюнхене». Я думаю, это был один из самых драматических моментов, которые мне когда-либо пришлось видеть. На несколько секунд в зале воцарилась мертвая тишина. И затем весь зал встал, чтобы приветствовать успех, достигнутый Чемберленом».