Наталья Пушкарева - Женщины Древней Руси

Особую часть христианского учения о семье и месте в ней женщины занимает вопрос об отношении к «вдовицам». Церковь исходила из того, что со смертью мужа жена теряла своего опекуна, и поэтому рекомендовала оказывать вдовам снисхождение [318] РИБ. Т. VI (9). С. 118; (19). С. 180; (34). С. 277. . Нередко завещатель специально оговаривал «передачу» жены под опеку ближайшего родственника по мужской линии или духовного лица, что было духовенству выгодно [319] Завещание И. Д. Калиты 1339 г. (ДДГ. № 1. С. 8). Волынский князь Владимир Василькович, предполагая передать опеку над женой князю Мстиславу, советовался об этом с самой княгиней — Ольгой Романовной, оговорив в завещании ее полную свободу выбора и действий: «…а мне не восставши смотреть, кто что имет чинити по моем животе…» (ПСРЛ. Т. П. С. 214–217, под 1247 г.). . Примером может служить духовная новгородца Климента 1270 г. Климент умирал бездетным («не было у меня сыну»); при жизни он находился в сложных отношениях с монастырем: последний был его кредитором. Отношения феодального патроната заставили Климента перепоручить свою вдову монастырю. Завещая передачу монастырю своей земли, Климент «приказывает» свою жену игумену Варлааму, велит постричься ей в монахини и требует: «…выдайте ей четверть, оть не будеть голодна, или того на въслушаеть, а нечто меньшее дадите ей» [320] ПРП. Вып. II. С. 109. .

В большинстве случаев, как подтверждают многие источники, древнерусские женщины, став вдовами, не только не попадали под власть родственников-опекунов (в отличие от западноевропейского юридического быта), но и обладали полнотой власти в отношении завещанного имущества. В духовных грамотах князей и великих князей есть немало свидетельств передачи женам права старшинства в семье (ведь и РП рекомендовала в случае вдовства «детям воли не дати»). Дмитрий Донской в своем завещании наказывал великой княгине Евдокии «укреплять чада»: «…а приказал есмь дети свои своей княгине. А вы, дети мои, слушайте своее матери во всем, из ее воли не выступаитеся ни в чем. А который сын мои не имет слушати своее матери, а не будет в ее воли, на том не будет моего благословления…» «Чтить и слушать матерь свою» наказывал детям князь серпуховской и боровский Владимир Андреевич, тоже «приказавший» детей жене. Держать «матерь свою во чти и в матерстве» требует и духовная великого князя Василия Дмитриевича. Великий князь Василий Васильевич специально указал, что главой после его смерти в семье должна остаться княгиня: «…в мое, своего отца, место…» Не «выматься из воли» матери приказал своим детям в духовной и волоцкий князь Борис Васильевич [321] См.: Неусыхин А. И . Возникновение зависимого крестьянства как класса раннефеодального общества в Западной Европе. М., 1956. С. 157–159; ПРП. Вып. I. РП. Ст. 102. С. 118–119; ПСРЛ. Т IV. С. 107; ДДГ. № 12. С. 33–37 (1389 г.); № 17. С. 45–51 (1401–1402 гг.); № 20–22. С. 55–62 (1406–1423 гг.); № 61. С. 193–199 (1461–1462 гг.); № 71. С. 250–251 (1477 г.) и др. .

Получив права опеки, женщины вполне успешно управляли своим «добытком». Среди таких опекунш — великая княгиня Ольга и, например, мать Феодосия Печерского, историю которой донес до нас Киевский патерик («любяше сына паче инех», она стремилась вырастить из него прежде всего умелого и рачительного хозяина — под стать себе, «дабы не приносиши укоризну себе и роду своему»), ярославская княгиня Ксения и др. В «галерее знаменитых россиянок» немало упоминаний об активной деятельности женщин в период исполнения ими опекунских функций [322] ПВЛ. Ч. I. С. 43; Патерик Киевского Печерского монастыря. СПб., 1911. С. 16–17; ПСРЛ. Т. 21. Ч. 1. СПб., 1908–1913. С. 392. Вдова в. кн. рязанского Ивана Васильевича Аграфена (Бабичева) осуществляла регентство после смерти своей свекрови в. кн. Анны Васильевны с апреля 1501 г. (АСЭИ. Т. III. № 369. С. 390). Ср. также: АЗР. Т. I. № 83. С. 105. .

Противоречие реальной жизни и проповедей церковников о предназначении женщины отразилось в известных притчах о «злых женах», кочевавших в течение нескольких веков из одного церковного произведения в другое (Изборник 1076 г., «Моление» и «Послание» Даниила Заточника, «Пчелы», Четьи-Минеи, Прологи). Они оставались тем не менее удивительно постоянными, хотя сама тема женоненавистничества, столь популярная в Византии, в результате обработки православными церковниками трансформировалась. «Женофобские филиппики», сопоставление жен «добрых» и «злых» тема, характерная для многих мировых литератур [323] См.: Титова Л. В . Задачи изучения литературной истории «Беседы отца с сыном о женской злобе» // Сибирская археография и источниковедение. Новосибирск, 1979. С. 36. . Поскольку сама культура средневековья была бинарна, постольку противопоставление «земного» и «небесного», «божьего» и «дьявольского» (а именно их отображением является антиномия «доброй» и «злой» жены) было фактом первостепенного значения. Закономерность появления доброй жены как образа, воплощающего возможность совершенства, как фиксации мыслимых представлений об идеальном, но в то же время доступном относительно понятна. Развитие же темы женоненавистничества в древнерусской литературе — это, по-видимому, определенный показатель, с одной стороны, усвоения древнерусским человеком церковной аскетической традиции, а с другой — сопротивления и противопоставления ей социальной активности женщин во всех ее проявлениях.

Обратимся к схеме описания жен добрых и злых в связи с их поведением в семье и обществе. Их добродетели и пороки излагаются авторами церковных поучений с точки зрения: категорий христианской нравственности (блудницы — девственницы; «жена прелюбодейна и упьянчива» и «жена верная — честь земная» [324] П-2. Ст. 150. С. 43; П-3. Разд. «А». С. 60. Ср.: «…жена верная — честь земная, хвала небесная, потребитель злу, собрание добру, бесом смуток, ангелом радость, мужу своему здравие и веселие…» (П-1. Ст. 92. С. 20). ); семейного уклада жизни (злые жены «дом свой не берегут», они — «разорение дому»; добрые же — хорошие хозяйки, они «чинят медоточное житие в дому», «многие користи дому чинят», «чада и челядь питают» [325] Пролог XIV–XV вв. // ЦГАДА, ф. 381, № 158, л. 171; П-2. Ст. 172. С. 46. Ср.: П-1. Ст. 83. С. 18; Ст. 89–90. С. 119; П-2. Ст. 248. С. 52. ); производственных процессов (злая жена, «не работав, работит», сама она «пороздная» (праздная) и муж ее — «потаковник ее лености»; добрая — «заутро встает», она «страдолюбива» [326] «Измарагд» XV в. // ГО БАН, Архан. Д–109, л. 49; П-2. Ст. 170. С. 45; Пролог XIV–XV вв. // ЦГАДА, ф. 381, № 171, л. 225; Известия ОРЯС. Т. X. СПб., 1861. С. 270. ); определенных эстетических представлений и ценностей (злые жены «мажутся и красятся паче меры», будучи обладательницами «прелестных удиц»; добрые же не красивы, но «умом светлы», им «красота не злато, но ум и тихость» [327] «Пчела» XV в. // РО ГПБ, F. п. 1, № 44, л. 134; П-4 (1). Ст. 26. С. 77; П-3. Разд. «А». С. 60; Пролог XIV в. // ЦГАДА, ф. 381, № 158, л. 171. ). Аналогично фиксируется положение «двух типов женщин» в системе: регламентированных ролей в семье (злые жены «не убоятся мужа», «владеют мужем»; добрые — «добры и покорливы» мужу [328] П-2. Ст. 253. С. 52; «Пчела» XV в. // РО ГПБ, F. п. 1, № 44, л. 132; ПДРЦУЛ. Вып. 4. № 60. С. 120. ); их отношения к религии (злая жена «ни священника чтит, ни бога ся боит, ни закона божия знает», в церкви «смеется», она «глуха на спасение»; добрая же, напротив, «богобоязливна», «бояшаяся бога»; не случайно злая жена дается за «грехи человеку праведному», а добрая — «во спасение» [329] Требник XV в. // РО ГПБ, F. п. 1, Соф. б-ка, № 839, л. 185; РО БАН, Архан. Д–73, л. 44; «Цветник» XV–XVI вв. // РО ГПБ, Мих. Q. 571, л. 1 об.; П-3. Разд. «А». С. 57; Пролог XV в. // ЦГАДА, ф. 181, № 355, л. 218 об.- 219; П-3. Разд. «Б». Ст. 20. С. 63; Пролог XIV–XV вв. // ЦГАДА, ф. 381, № 154, л. 14 об., 21 об.; П-1. Ст. 72. С. 16; П-2. Ст. 252. С. 52. ); участия в социальной жизни (в отличие от добрых жен, послушно превратившихся в чадородительниц, домохозяек, полурабынь, злые жены, по мнению церковников, «меют дерзновение глаголить имати, без мужий мнятся нечто», «никого не усумнятся», но «все корят, вся осуждают и вся хулят» [330] Пролог XIV–XV вв. // ЦГАДА, ф. 381, № 158, л. 170 об.; ПДРЦУЛ. Вып. 4. № 62. С. 123; «Пчела» XV в. // РО ГПБ, F. п. 1, № 44, л. 135–135 об.; П-3. Разд. «А». С. 60. ).