Булат Рахимзянов - Москва и татарский мир

Так же Гиреи смотрели и на Казань.

«Мангыт Удемов мырзин сын в Городок ( Касимов. — Б. Р .) поехал», далее говорится, что он «в Городке живет».

См. ниже про представителя рода Катай мурзу Семена (Семеней, Саин).

Также в Касимове содержались и ногайские пленные.

См. § 2 главы 1.

Он был племянником хана Большой Орды Ахмеда бин Кучук-Мухаммеда и соответственно, в глазах Крыма, одним из «Ахматовых и Махмутовых детей».

Московский посол боярин Иван Мамонов сообщал великому князю в 1516 г.: «Да того дни, государь, прислал ко мне царь Апака да диака своего у меня речей выписывати, и как, государь, привелося к тому, что тебе государю со царем на Ахматовых и на Махмутовых детей содного, и Апак, государь, мне говорил: а то которых нынеча у великого князя в Городке царевич, ино то ли правда великого князя, ведь тот царевич их же вопчих недругов сын. Да и переже того государь не одинова Аппак мне тем царевичем говаривал в гневе с бранью: на что князь великий того царевича блюдет».

Или: в грамоте Мухаммед-Гирея I бин Менгли-Гирея Василию III от ноября 1517 г. говорилось: «Слово наше то: уланы и князи нам говорят: толко бы князь великий был тебе друг и брат, и он бы твоего недруга на Мещерском юрте царем ли бы учинил, и толко бы был тебе друг и брат, и он бы у тебя сына взял, да на Мещерском юрте царем учинил. А опять бы его печалование до тебя мы донесли, а толко на Мещерском юрте недруга твоего царем учинил, ино то тебе какой друг и брат, молвили».

Интересно, что московский посол называл касимовского правителя Шейх-Аулияра бин Бахтияра, о котором идет речь, «царевичем», в то время как крымский хан называл его «царем».

Судьба крымской казны была решена турецко-русским Константинопольским мирным договором 1700 г. Один из его пунктов, с трудом давшийся русским дипломатам, гласил: «А понеже государство Московское самовластное и свободное государство есть, дача, которая по се время погодно давана была Крымским ханам и Крымским татаром, или прошлая или ныне, впредь да не будет должна от его священнаго царскаго величества Московскаго даватись, ни от наследников его…»

Окрестные государства не признавали царский титул Ивана IѴ. В частности, его не признали Крымское ханство, Османская империя, Речь Посполитая, Священная Римская империя, Шведское королевство.

Исход вооруженной борьбы в Средние века считался выражением божьей воли, поэтому в реальности представление о божьей воле как непосредственном источнике власти государя часто сводилось к признанию права силы. Именно она делала «божью волю» осуществимой.

Хотя последняя выплата и датировалась 1685 г., формально обязательство выплаты дани в Крым прекратилось в 1700 г. Константинопольским мирным договором.

Данный тезис подтверждают и изобразительные источники. В русских миниатюрах Лицевого летописного свода татары изображались вполне нейтрально, без демонизации, в отличие, например, от западноевропейских изображений. Это делает обоснованной постановку вопроса о том, что миниатюры Свода иллюстрируют представление о некотором единстве Руси и Орды, существовавшем, по мнению образованных людей средневековой Руси, в определенную историческую эпоху.

Иногда московские представители на просьбы выдачи откровенно лгали, что таких-то людей у них просто нет. Особенно боялись выезжать специалисты («конюхи» и пр.), так как их могли не отпустить на родину.

Среди князей-сторонников казанского хана Али бин Ибрагима («Ильхам»), схваченного в 1487 г. Иваном III, были Ширины Бегиш и его сын Утеш, которые укрылись у хана Ибрагима бин Махмудека («Ибак»). Иван III требовал у хана Ибрагима: «а тех бы наших беглецов, Алказыа, да Кайсым Сеитя, да Бегиша, да Утеша с товарищи, да и Тувачева брата, и сына Тувачева, и зятя, и иных людей, которые с ними были, велели казнити». В 1492 г. князья находились у ногайского мурзы Мусы. Иван III просил их перейти к нему на службу; послам было поручено «Алказыю да Бегишу, да сыну его Утешу, да Кайсым Сеитю» передать: «Государь наш, великий князь, велел вам говорити: приказывали есте ко мне с моим человеком с Тулушом, чтобы вам ехати ко мне. И вы бы к нам поехали, а мы вас жаловати хотим». Видимо, Утеш снова вернулся в Казань, но опять «изменил» московскому великому князю, и в этот раз был схвачен и доставлен в Московское княжество.

В период с начала XѴ и до середины XѴI в. у московских правителей попросту не хватало военной мощи, чтобы слаженно и системно противостоять татарам. Они прекрасно понимали, что отдельные эпизоды агрессии с их стороны повлекут за собой ответные акты и что в целом в военном отношении они проигрывают кочевому миру Степи. Постоянная угроза со стороны какого-либо усилившегося наследника Орды сильно влияла на политику московских князей, заставляя их действовать с оглядкой на Степь и ее временных гегемонов. Поэтому-то московские правители и были вынуждены «дружить» с Ордой — выбор у них был небольшой.

Однако в некоторых случаях тексты все же показывают нам хоть какую-то солидарность между христианами, являвшимися «заклятыми друзьями»: устами С. фон Герберштейна польский король и великий князь литовский Сигизмунд писал Василию III в 1517 г.: «занеж Татарове радуютца о несогласье христианском, <���…> и <���…> их речем, как и беглецовым, или пленниковым, никак непригож верити».

Ему вторила Москва: в речах московскому послу к королю Сигизмунду Августу (1554 г.) содержатся следующие сентенции: «государи поганские все во единой мысли пребывают и меж нас государей христьянских сорят, умышляя на то, чтоб как христьянство до конца погубити».

Во времена улучшения отношений представители Москвы и Литвы обсуждали татар: «Татаром где слабле, там боле и приставают».

Поминки — дары, подношения от одного государя к другому, а также членам его семьи и придворным, доставляемые с посольством.

См., к примеру, наказ великого князя послу в Крым Василию Григорьевичу Морозову от 1509 г.: «А нечто имут у Василья которой пошлины просити, и ему в пошлину никому ничего не давати, опроче того, что с ним к кому послано от великого князя в поминкех, или что к кому от себя даст за его добро, а не в пошлину, а в пошлину ему однолично ни царевичем, ни князем, ни царевым людей, ни царевичевым никому ничего не дати, опроче того, что нечто имут силно имати».