Андрей Гладышев - 1814 год: «Варвары Севера» имеют честь приветствовать французов

Тяга к зрелищам и любопытство оказались сильнее страха. Французы не только провожали, но и встречали войска союзников. Городские валы играли роль скамеек в амфитеатре, а дорога к городским воротам — роль сцены. Самым же экзотическим и в то же время опасным, а оттого особенно притягательным, зрелищем были, безусловно, казаки.

Описания казаков занимают в повествовании Дарденна весьма значительное место: где-то он просто упоминает это олицетворение варваров, где-то подробно описывает их внешний вид, вооружение, лошадей, похороны, священников и т. д.

Описанию вюртембержцев, которые первыми из союзников вошли в Шомон, Дарденн не уделяет внимания. Другое дело — казаки, появившиеся в городе в большом количестве с переездом сюда Александра I [1620]. Помимо казаков из личного конвоя императора России и из конвоя главной квартиры генерала от инфантерии М.Б. Барклая де Толли Дарденн мог видеть казаков, находившихся при генерал-интенданте всех действующих армий генерал-майоре Е.Ф. Канкрине (3-й Черниговский казачий полк Внутреннего ополчения по состоянию на 29 октября 1813 г. в числе 114 чел. под командованием капитана С.С. Шапошникова-Сахнова). Кроме того, под началом генерального полицмейстера всех действующих армий генерал-лейтенанта Ф.Ф. Эртеля находился 2-й полтавский казачий полк в 369 чел. (по состоянию на 29 октября 1813 г.) [1621], 2-й и 11-й башкирские полки — «на военных дорогах» [1622].

29 января Александр I появился в Шомоне, 30 января Дарденн подготовил письмо, в котором детально описал прибывших в город казаков. Он акцентирует их внешний вид: физические параметры, грубую одежду и т. п. Дарденн обращается к своему другу: «Вообразите себе людей достаточно посредственного внешнего вида, среднего роста, с бородой, как у козла, и некрасивых, как обезьяны» [1623]. Их одежда — свободное платье, напоминающее сутану священника. Некоторые из них носят высокие цилиндрические шапки, некоторые — круглые и плоские, наподобие наших овернцев; «некоторые одеты в овчинные полушубки, предохраняющие их от холода, некоторые же <���…> носят на своих плечах широкий плащ из шкуры медведя. <���…> в целом они были весьма оборваны» [1624]. «Все они верхом или на повозках, их лошади мне показались сильными и скороходными, так же как тощими и нескладными <���…> седло высокое и позволяет хорошо обозревать со спины лошади: сюда казаки обычно и утаскивают свою добычу. <���…> Они не пользуются шпорами, а понукают лошадей с помощью своего рода бича: вооружены они саблями или пиками длиной от 8 до 10 шагов, с которыми, как говорят, управляются с необычайной ловкостью. Они совершенно не имеют униформы, одежда их различных цветов, часто рваная или латаная. Казаки — настоящие канальи России. И это завоеватели Франции! До какой степени деградации мы докатились!» [1625]

Эта «оборванность», эти «медвежьи шкуры» способствовали формированию в сознании читателя «варварского облика» казаков, которые временами представлялись профессору больше зверьми, чем людьми или, в лучшем случае, «полулюдьми-полуживотными», «канальями, от природы склонными к воровству» [1626].

Обитают казаки «по праву завоевания, — писал профессор, — в районе Азовского моря, на берегах античного Танаиса». Видимо, Дарденн действительно прочел кое-что в библиотеке колледжа о казаках, он старается продемонстрировать некоторую осведомленность: «Есть казаки, которые называются регулярными, они сведены в полки и менее гнусны, чем те, о которых я вам говорил, хотя принадлежат одной нации: они хоть немного соблюдают воинскую дисциплину, в то время как первые к ней совершенно неспособны и большие воры по своему призванию: склонность к грабежу — в их природе, и, когда они не могут больше грабить врага, они грабят своих офицеров и друг друга» [1627]. Дарденн описывает страсть казаков к грабежам как черту национального характера. Просто регулярные казаки более дисциплинированны, а вот у нерегулярных казаков эта страсть проявляется спонтанно и перманентно. В городе они еще сдерживают себя, опасаясь шпицрутенов, а в деревнях же ведут себя нагло и разнузданно: «…только и рассказывают об их вызывающих сожаление опустошениях и разбоях» [1628].

Лично убедиться в природной наклонности казаков к грабежам у Дарденна не было времени (да и в дальнейшем у него не будет неприятностей подобного рода). Он доверился либо книгам, либо слухам [1629]. Дарденн не только описывает казаков как грабителей и насильников: он старается убедить читателя в их немотивированной жестокости, что делает их просто монстрами. В письме от 5 февраля он пишет, что жители деревень стали жертвами солдатской брутальности казаков: они не пощадили ни женщин, ни детей: «…в соседней деревне беспорядки были столь нестерпимы, что потерявшие всякую надежду крестьяне оставили ее и пошли со своими женами, детьми и скотиной, что удалось спасти от солдат, искать укрытия в соседнем лесу. Но через несколько дней так похолодало, что некоторые из них, находясь на краю гибели, осмелились вернуться к своим очагам. Однако на половине дороги они были полностью раздеты оголтелой толпой казаков, которые сопровождали грабеж самым недостойным обращением. <���…> в другой деревушке беременная женщина была убита ударом русского солдата, а бросившийся ее защищать муж был избит и тяжело ранен!!» [1630]Дарденн ставит два восклицательных знака: слухи действительно возмутительные. Конечно, Дарденн сам этого ничего не видел, но рассказы о происходящих в округе беспорядках слышал.

Действительно, разговоры о разнообразных жестокостях и насилиях, чинимых союзниками в округе пошли в городе еще в конце января, когда в покинутый наступающей армией Шомон стали приходить крестьяне, прятавшиеся до этого от солдат союзников в лесах. В город они шли, возможно, и потому, что их оставленные в деревнях без присмотра дома были разграблены или сожжены. В городе же никто, кажется, не ставил под сомнение рассказы этих бездомных и голодных страдальцев, взывающих к милосердию и давящих на жалость.

Дарденн именует казаков «истинными солдатами грабежа», которые в любимом деле устали не знают. Он рассказывает историю какой-то женщины, которая пошла на мельницу перемолоть несколько горстей зерна: так казаки и зерно отняли, а «чтобы заставить женщину молчать, истязали ее, что, видимо, по мнению представителей этих северных орд, должно было служить ей утешением». Дарденн оговаривается, что в Шомоне три суверена со своей полицией, министрами и советниками еще предохраняли город от грабежа. Но другое дело в деревнях: «…нам угрожает самый ужасный голод и ничто не может быть в безопасности, даже сами наши жизни» [1631]. Дарденн жалуется на разорения, чинимые в пригородах Шомона: пока «русская пехота проворно дефилировала среди городских стен», «казаки развлекали себя разорением домов в фабурге», «каждый день мы видим или слышим, что несколько домов было разграблено и разрушено: это следствие солдатской распущенности» [1632]. Дарденн утрирует относительно «развлечений»: в первую очередь речь идет о домах, разрушенных оккупантами в поисках дров: оконные рамы, двери, библиотечные стеллажи, мебель (а иногда крыши и стены) служили топливом для бивуачных костров.