Иван Плотников - Правда истории. Гибель царской семьи

Росс не владеет основными данными по рассматриваемому вопросу, документами, даже теми следственными материалами, которые помещены им же в сборнике, не способен их всесторонне проанализировать, сопоставить. Однако этот сборник следственных материалов с предпосланным введением и комментариями является пока единственным, и потому утверждения его составителя воспринимаются как идущие от авторитетного специалиста. Некоторые авторы воспроизводят (и, вероятно, будут делать это и впредь) выводы об особой, руководящей роли Ермакова в обеспечении охраны Царской Семьи, как и в ее уничтожении. Наглядным примером тому является книга М. Хейфеца. Ее автор, как и Н. Г. Росс, опирается на показания бывшего охранника Ф. П. Проскурякова: «...несколько раз я видел большевика Белобородова, который приходил в дом... Вместе с Белобородовым приходил в дом еще какой-то человек. Ему было лет 35, роста невысокого, среднего, коренастый, плотный, волосы на голове косые, рядом, усы маленькие, черные кверху; бороду брил, щеки после бритья отливали чернотой. Отличался этот человек большим брюхом... Всегда я видел их приходящими вместе. Должно быть, они оба были главные какие-нибудь». Далее Хейфец пишет: «Генерал Дитерихс немедленно идентифицировал «пузатого» с евреем Голощекиным — кто же еще у чекистов был главный? С описания Фили и дан в его книге портрет облвоенкома. Но когда Соколов предъявил Проскурякову карточки для опознания, тот категорически показал на... изображения Петра Ермакова. Генерал мог бы сам догадаться: либо Голощекин сидел в Кремле, на квартире Свердлова, разрабатывая там жидо-масонс-кую интригу; либо ходил с Белобородовым в дом Ипатьева в Екатеринбурге. Но ему хотелось того и другого сразу!» 85Хейфец повторяет приведенное положение из протокола допроса Проскурякова, выдавая за неопровержимый факт, истину. Он заявляет, что «в деле нет ни единой улики и показания, опровергающей хотя бы одно слово из показаний Проскурякова» 86.

Здесь Хейфец допускает немало исходных натяжек. Во-первых, Ф. П. Проскуряков допрашивался не только Н. А. Соколовым, но вначале и офицером-агентом уголовного розыска С. И. Алексеевым. Первоначально он долго отрицал свою причастность к делу о Царской Семье, какую-либо свою вину. Как указывал Алексеев, Проскуряков «отзывался полным незнанием чего-либо по данному делу, объяснив, что он на охране Ипатьевского дома где помещался Царь с семьею, совсем не был и ничего по этому делу не знает. Был он мобилизован в числе других на охрану Ипатьевского дома, но дорогой сбежал и на охране не был» 87. Так продолжалось, пока его не уличил другой охранник и бывший начальник П. С. Медведев. И после этого Проскуряков наряду с правдивыми давал ложные или путаные показания. Несомненно, к нему стали применяться методы физического воздействия. Не случайно он потом в тюрьме оказался тяжело больным 88. Эти обстоятельства получения показаний Проскурякова исследователям следует, конечно же, учитывать при оценке их объективности и достоверности. Совершенно неверно, что Проскуряков «категорически показал на... Ермакова». Он ни разу не делал такого заявления, на многочисленных допросах лишь однажды при предъявлении в начале апреля 1919 г. снимка Ермакова сказал, что тот «сильно похож на того самого, которого я называл пузатым и курчавым и который приходил во вторник с Белобородовым в дом Ипатьева» 89. Как видно из документов, сысертский рабочий юноша Проскуряков вообще ни разу в жизни не видел визовского комиссара Ермакова. Низкое качество предъявлявшихся для опознания копий фотоснимков, да и сама обстановка на допросе влияла на показания. Но ясно одно: Проскуряков не был категоричным, говорил лишь о сходстве. Заметим, что он продолжал говорить и далее о «пузатом» и «курчавом», но не о Ермакове. А как будет показано далее, внешние данные на фото совершенно не совпадали с чертами реального Ермакова. Руководствуясь совокупностью следственных материалов, М. К. Дитерихс не случайно проигнорировал приведенное место из протокола допросов Проскурякова. То же сделал и Н. А. Соколов, и отнюдь не из соображений разоблачения «жидо-масонов». Отмеченное условное показание Проскурякова было просто несостоятельным. Вполне вероятно, что впоследствии Проскуряков высказывал иное суждение насчет «пузатого» и предъявленного снимка, но оно не было зафиксировано в протоколе.

Приписывание П. 3. Ермакову не присущей ему большой роли и в деле Романовых, и вообще в Екатеринбурге свойственно не только Н. Г. Россу и М. Хейфецу, но и многим другим авторам. Это проистекает и от некритического отношения авторов к его письменным и зафиксированным устным воспоминаниям, наполненным ложью и хвастовством о своей особой роли. Но прежде всего в преувеличении роли Ермакова повинен П. М. Быков, который в публикации 1921 г., обойдя имена действительных руководителей по делу Романовых в Екатеринбурге, случайно или осознанно сказал лишь о Ермакове и выпятил его роль, воспроизведя его собственные заявления на этот счет. «С расстрелом Романовых, — писал Быков, — надо было спешить. Организация расстрела и уничтожения трупов расстрелянных поручена была одному надежному революционеру, уже побывавшему на дутовском фронте, рабочему В.-Исетского завода Петру Захаровичу Ермакову» 90. При этом не обращается внимания на то, что из следующих публикаций книги «Последние дни Романовых» Быков это положение напрочь исключил. На основе рассказов Ермакова (пока выступления эти не были запрещены), содержание которых варьировалось, многие склонны были верить в его особую роль и в царском, и в прочих делах. В глазах некоторых слушателей и авторов Ермаков представлялся одним из руководителей всего дела, связанного с охраной и уничтожением Царской Семьи, потому что он, в отличие от других участников событий, не хранил тайны, не «помалкивал», а сразу же стал распространяться по поводу тех событий. Причем, пользуясь отсутствием в Екатеринбурге Голощекина, Белобородова, Юровского и других участников дела, брал на себя много смелости, из года в год выдавая себя за одного из тех самых — «главных», приписывая себе руководство операцией: «На меня выпало большое счастье произвести последний... суд над человеческим тираном»; «я взял себе в помощники Авдеева и Юровского»; «я с честью выполнил перед народом и страной свой долг» 91; «мне сказали, на твою долю выпало счастье... я в рассуждения не вступал, стал выполнять». «Я коменданту дома... дал постановление областного исполнительного комитета Юровскому, то он усомнился... я ему сказал... и разговаривать нам с вами долго нечего» 92. Я, я, я... Отсюда стали появляться сомнения и относительно руководящей роли при расстреле самого Юровского (вплоть до рассуждений, что, может быть, он и не стрелял, и не участвовал в этом деле).