Кирилл Вертяев - Курдский национализм. История и современность

Фактически восстание началось между 8 и 16 февраля 1925 с захватом селения Драхани и провозглашением его «временной столицей» будущего курдского государства [299]. После этого оно, подобно огню, стало распространяться в Эрзурум и Эрзинджан на западе, Тунджели и Малатью на югe, в Диярбакыр на востоке, а также в Муш, Ван и Битлис. Для подавления восстания были задействованы турецкие войска в количестве 35 тыс. солдат, а также авиация.

Однако тот факт, что духовным лидером восстания был выбран шейх суннитского ордена Накшбанди, во многом оттолкнуло от восстания представителей других направлений ислама в курдской среде — в первую очередь, алевитов, а также езидов. В частности, были зафиксированы вооруженные выступления ряда алевитских племен (хурмак, лавлан) против восставших сторонников шейха. Анкарскому правительству, тем не менее, планы в отношении восстания курдов были известны еще за год до того, как оно полыхнуло на востоке Турции. Поэтому многие ключевые фигуры из среды тех, кто его готовил, включая членов общества «Азади», были арестованы. Эго вынудило шейха начать восстание до того, как оно был обстоятельно подготовлено. Костяк восставших составляли крестьяне суннитских племен, говоривших на наречии заза. Восприимчивость к идее восстания под религиозно-националистическими лозунгами была опосредована тем, что большинство крестьян восставших племен имели собственные земельные наделы и обычно несколько голов скота. Производимые ими продукты реализовывались больше в форме бартерного обмена, нежели продажи. В виду владения крестьянами собственными хозяйствам они были менее экономически зависимыми от своих вождей, которые обычно были не намного были богаче их самих [300]. Это привело к тому, в восстание не были вовлечены элиты со своими узкими экономическими интересами, в том числе и связанными патронажно-клиентскими отношениями с правительством в Анкаре.

Силами жестких военных репрессий курдское восстание было подавлено, а около шестидесяти зачинщиков восстания, включая шейха Саида были повешены в Диярбакыре в сентябре 1925 года. Подавление восстания правительством в Анкаре сопровождалось массовыми переселениями курдов из восточных провинций на запад страны, репрессиями и убийствами мирного населения.

Современник восстания историк Арнольд Тойнби отмечал, что, несмотря на то, что турецкое правительство применило все свои умения, военные навыки в подавления этого крупного восстания, оно продемонстрировало отсутствие политической мудрости в выстраивании отношений с курдами: «Турки никах не поддерживали националистические ожидания курдов. Взамен они им предложили политику туркизации, централизации, секуляризации и европеизации — ту политику, которая и привела к этому, восстанию» [301].

Восстание было лишено какой-либо поддержки третьих сил и несмотря на то, что оно явилось фактором, повлиявшим на дальнейшую судьбу Мосула, английский посол в Тегеране заявил, что «политика Англии никогда не ставила своей целью поощрять или брать какую-либо ответственность за создание автономного, либо независимого Курдистана» [302]. Франция, обеспечившая допуск турецких вооруженных сил через территорию мандатной Сирии, также внесла свою лепту в его подавление. Столь же негативную роль для этого восстания курдов сыграл и Советский Союз, обеспечивший поставку вооружений Анкаре вплоть до 1925 года. Таким образом, восстание шейха Саида было представлено само себе, лишено какой-либо поддержки из-за рубежа, Однако основной причиной поражения этого довольно массового выступления по-прежнему оставалась разобщенность в курдской среде по линии интересов вождей, шейхов, а также узкоконфессионального и племенного партикуляризма [303].

После подавленна восстания шейха Саида отношения кемалистов с курдами стали кардинальным образом меняться, причем не в направлении решения вопроса с автономией, а как раз наоборот — в сторону полного отрицания курдов, как фактора политической жизни страны. Так, принятая еще до восстания первая конституция Турции (апрель 1924 г.) была и по букве, и по духу пронизана идеями турецкого национализма. Все население страны называлось не иначе, как турками, а единственным государственным языком объявлялся турецкий. После поражения восстания шейха Саида в молодой республике форсированными темпами началась идеологическая обработка официозной прессой населения страны в духе воинствующего тюркизма, отрицающего курдскую идентичность.

Во второй половине двадцатых годов XX века британская администрация старалась проводить в подмандатном Ираке гибкую политику в курдском вопросе, не вмешиваясь в традиционные курдские социальные отношения. К тому же, Англия уже владела Мосулом и, обладая самой мощной военной силой на Ближнем Востоке, не собиралась никому отдавать этот нефтеносный район, который располагался а самом центре этнического Курдистана. В решении Совета Лиги Наций от 16 декабря 1925 г. говорилось, что «Британское правительство соглашается в качестве державы-мандатария предоставить гарантии местного самоуправления курдскому населению», а 11 марта 1926 г. Совет Лаги Наций окончательно установил так называемую «Брюссельскую линию», как границу между Мосульским вилайетом Ирака и Турцией. 5 июня того же года был заключен Анкарский договор между Англией, Турцией и Ираком об установлении турецко-иракской границы. В обстоятельной работе советского современника событий В.А. Гурко-Кряжина есть следующая оценка: «Заветной целью Англии, несомненно, является создание буферного курдского государства за счет территорий Турции, Персии и Ирана. Оккупировав весь Ирак, Англия устроила несколько опытов по превращению Мосульского района в курдский Пьемонт. Но все эти попытки окончились пока крахом благодаря племенному раздроблению курдов и феодальной вражде, разделяющей их вождей. Само постановление Лиги наций имеет в сущности чисто бумажное значение и не может ликвидировать мосульский конфликт» [304] .

Однако М.С. Лазарев считал, что желание Англии создать курдское буферное государство, указанное в работе этого востоковеда — типичный советский постулат 20-х годов, взрощенный популярной в то время англофобией и не подтвержденный никакими доказательствами [305]. Внутренняя ситуация в Северном Ираке и на турецко-иракской линии разграничения не могла оказать решающего влияния на исход Мосульского конфликта. Она была только фоном, на котором развернулась борьба за установление контроля в этногеографическом Курдистане. Эта борьба фактически обернулась его геополитическим разделом. По мнению историка А. Тойнби неблагоприятный для Турции ход обсуждения мосульской проблемы в Лиге Наций и проведение «Брюссельской границы» объясняются тем, что турецкая сторона, в отличие от английской, отказалась дать заверения, что на спорной территории в случае передачи ее Турции будет обеспечено курдское самоуправление и будут уважаться их права. Однако курды, проживавшие на подмандатной иракской территории, вовсе не мечтали о возвращении турецкой власти. Материалы, собранные комиссией Лиги Наций говорили в целом о враждебном отношении иракских курдов к ней [306].