Кирилл Вертяев - Курдский национализм. История и современность

В этой связи примечателен меморандум английского Форин офиса от 23 октября 1925 года, в котором излагалась суть дилеммы, как ее видели с английской стороны: «В политике Кемаля вопрос о Курдистане имеет первоочередное значение. Кемалистская политика сводится к ассимиляции курдского населения в новом турецком государстве. Политика Англии в Ираке стремится водворить «начала автономии среди иракских курдов». Это усиливает сопротивление турецких курдов процессу ассимиляции и их тягу к объединению со своим полунезависимым братом в Ираке. Отсюда — заинтересованность Турции в гарантировании иракской границы. Однако трудно сказать, как это сделать, не предавая неоспоримые права курдов к национальному развитию и к конечной цели — независимости. Для компромисса в споре необходимы гарантии против потери Турцией Курдистана; это сделать трудно, но вопрос подлежит обсуждению» [307] .

Таким образом, в британском внешнеполитическом ведомстве вовсе не были заинтересованы в решении собственно курдского вопроса. Главная забота Англии состояла в сохранении дружественных отношений с Турцией, а' в курдах видели средство, которое могло способствовать, либо помешать этим отношениям. С ноября 1925 года английский посол Линдсдей провел переговоры с турецким премьером Исметом пашой (Иненю) и в меморандуме от 8 февраля 1926 года сделал вывод о том, что, по мнению турецкого руководства, «курды представляют огромную опасность для идеалов Турецкой республики. Взяв курс на секуляризацию и модернизацию, турецкие власти стремятся к подавлению всех симптомов курдского национализма. Турция потому и стремится к присоединению Мосула, чтобы иракские курды не подпали под власть Британии, «вдохновленной либеральными принципами», что губительно отразилось бы на ситуации в Турецком Курдистане» [308]. Таким образом, с подписанием Анкарского соглашения безусловно проигравшей стороной остались именно курды. Как писал Ф.П. Грейвс, соглашение о Мосуле положило конец всякой идее об автономном или независимом Курдистане, которая, по всей видимости, умерла молодой и никем не оплакиваемой» [309].

Во второй половине 20-х годов XX века курдский национализм в мандатных Сирии и Ираке. в отличие от Турции, носил ярко выраженный антиимпериалистический характер, который выразился в восстании сулейманийского хукумдара шейха Махмуда Барзанджи, который так и не смог стать «королем Курдистана». Как отмечал М.С. Лазарев, кроме неравенства потенциалов, причиной поражения сил, ратовавших за независимость Курдистана, стал органический порок всех курдских движений — отсутствие единства у ведущих эту борьбу политических сил, а также клерикальный и феодально-племенной партикуляризм [310].

Более того, в Турции сразу после подавления восстания шейха Саида был принят т. н. государственный «План умиротворения на Востоке» («Şark Islahat Plani»), в тринадцатом параграфе которого говорилось, что проживавшие в восточных провинциях курды «на самом дело являются турками, которые по ошибке приняли считать себя курдами» [311]. В связи с этим предлагалось существенно ограничить в регионе использование курдского языка, а также открыть в регионе школы с преподаванием турецкого языка и так называемые «турецкие очаги» — просветительские центры с целью привития курдам верноподданнических отношений к центральной власти. Центральный постулат кемализма признавал всех граждан страны турками (т. е. по территориально-национальному, а не по этническому признаку). Многие исследователи, например, М.С. Лазарев, видели в этом главную причину национального конфликта на востоке страны. Так, начиная с середины 30-х годов, и особенно, после жестокого подавления крупного восстания курдов Дерсима в 1937-38 гг., в Турции пытались научно обосновать явно политический домысел о том, что курды на самом деле являются ветвью турецкой расы, т. е. «горными турками». Пр этом турецкие власти, несмотря на половинчатые попытки, так и не смогли принять действенных мер для того, чтобы устранить глубинные причины, постоянно питавшие протестные настроения курдском обществе.

Локальные выступления курдов середине 20-х годов XX века в Турции (восстание шейха Саида), Ираке (движение Махмуда Барзанджи) и в Иране (движение Симко) ясно свидетельствовали о необходимости создания общекурдской национальной организации. На роль такой организации стал претендовать созданный в 1927 году на территории Ливана и Сирии, подконтрольных Франции, курдский комитет «Хойбун» («Независимость», дословно: «самость»), Он объединил несколько мелких курдских нелегальных политических групп и организаций, целью которых провозглашалась борьба за создание независимого Курдистана со столицей в Диярбакыре (Амеде), «временно оккупированной Турцией». Исполнительный совет «Хойбуна» провозглашался «правительством Курдистана» и него вошли представители семейства Бедирханов: Сурейя, Джеладет и Камуран. Главнокомандующим курдской армии объявлялся Ихсан Нури паша, который был фактическим лидером «Хойбуна». На одной из вершин Арарата ими был поднят флаг курдской Араратской республики [312].

«Хойбун» принял политическую платформу, которая в изложении О.Л. Вильчевского выглядела так: 1) Роспуск всех существующих курдских партий и вхождение их в «Хойбун». 2) борьба против Турции до признания ею прав курдов на курдские земли, подготовка к восстанию, создание общего повстанческого центра и вооружение курдов 3) установление связей с правительствами Ирана, Ирака и Сирии и закрепление ими договорных отношений с местными курдскими правительствами [313].

Как отмечал М.С. Лазарев, в тот период не созрели ни политические, ни социальные, ни юридические предпосылки для борьбы за независимость курдов от Турции. Получить автономию курдам в тот период бы нереально ни в Ираке, ни в Сирии. Политический и военный потенциал «Хойбуна» был крайне низок. Но он сыграл существенную роль в консолидации сил курдского сопротивления и на короткое время стал центром, вокруг которого объединились курдские патриоты Турции и сопредельных стран, чтобы развернуть агитационную деятельность. «Хойбун» находился под определенным влиянием армянской националистической организации «Дашнакцютюн» [314]и обзавелся собственными источниками финансирования от состоятельных курдских эмигрантов в США и странах Запада. Например, сразу после его основания было собрано около 1 млн. долларов [315]. Согласно некоторым источникам, Суррея Бедирхан создал отделение этой партии в Детройте (США) [316].

Создание комитета «Хойбун» стало этапным для курдского национального движения, поскольку оно вышло из узких страновых рамок на международную арену. «Хойбун» гласно декларировал наиболее крайнюю форму национализма, объявлял о необходимости создания не просто независимого, а «Великого Курдистана» — от Черного до Средиземного моря. Крайне националистическими лозунгами был полон и печатный орган «Хойбуна» — журнал «Хавар» («Призыв»), издававшийся с 1932 по 1943 гг. Также в партии практически не принимали участие традиционные курдские феодалы и вожди, она была во многом новым типом националистической организации, объединявшей интеллигенцию и молодую курдскую буржуазию. Отличительной особенностью пропаганды курдских националистов из «Хойбуна» было то, что комитет стал организатором национального движения именно турецких курдов, проводя достаточно умеренную активность среди курдов в Сирии и в Ираке. Тем не менее, сторонниками этой партии были установлены тесные контакты с организацией иракских курдов «Хива». Также активистами «Хойбуна» был разработан и внедрен курдский алфавит, основанный на латинской графике, на котором был налажен выпуск курдских газет, журналов, а также художественной литературы [317].