Мария Тендрякова - Охота на ведьм. Исторический опыт интолерантности

Но неоднократно подчеркивалось в работах по семиотике, по антропологии, по истории, что внутреннее многообразие культуры, ее неоднородность и сосуществование в ней различных семиотических систем – не излишество и «роскошь», а жизненная необходимость и одна из универсальных закономерностей ее существования. Это та самая избыточность, за счет которой социокультурная система может меняться и развиваться, а значит, быть жизнеспособной.

Ю.М. Лотман писал, что способность саморазвития культуры как сверхсложной системы связана с тем, что в ее строго детерминированной организации должен присутствовать «механизм для выработки неопределенности» (Лотман, 1973, с. 90–93). Сфера непредсказуемости – сложный динамический резервуар в любых процессах развития. Благодаря этой сфере, культура становится более подготовленной к разного рода кризисам, когда эволюционное поступательное развитие невозможно. Тогда из «запасников» востребуются те наработки, изобретения, идеи, умения, навыки и стереотипы поведения – то есть то, что было на периферии еще вчера, а сегодня врывается в жизнь, реализуясь в порядке «культурного взрыва» и утверждаясь в качестве новой культурной нормы (Лотман, 1992, с. 17–34, 96–97, 128).

Сфера непредсказуемости с ее отказом от тривиальной нормы постоянно исследует границы дозволенного, порою штурмуя их и проверяя на прочность [4] Лотмановские идеи перекликаются с введенным английским антропологом В. Тернером понятием «коммунитас». По В. Тернеру, коммунитас – это моменты нарушения социального порядка, это особое недифференцированное состояние общества, которое противопоставляется стабильной социальной «структуре». «Коммунитас» и «структура» – два параметра, две противоположности, существующие как диалектическое единство. Ни одно общество не может нормально функционировать без этой диалектики (см.: Тернер, 1983, с. 170, 197–199). Понятие «коммунитас», так же как и понятия «непредсказуемость», «неопределенность», подразумевает любое отступление от канонов, любое нарушение абсолютной незыблемости установленного порядка: новаторские идеи, нетипичные поступки личностей, субкультурные течения и веяния моды, семиотические игры и спутанность знаковых систем… В историко-эволюционном подходе к пониманию психики человека (разрабатывается в психологии А.Г. Асмоловым) предполагается, что во всякой социокультурной системе должны присутствовать некие формы активности, которые идут вразрез с тем, что считается нормой. Смысл такой сверхнормативной активности в том, что в ней проигрываются различные варианты будущего (Асмолов, 1996, с. 461). Таким образом, и неопределенность, и коммунитас, и сверхнормативная активность обеспечивают выживание социокультурной системы при различных катаклизмах, то есть при резких изменениях условий существования, когда постепенное развитие невозможно. .

В этом ключе рассматривалась роль смеховой культуры не только Ю.М. Лотманом, но и Д.С. Лихачевым, а еще раньше М.М. Бахтиным. Смеховая культура предстает формой осмысления реальности, взглядом со стороны, позволяющим усомниться в правомерности господствующих идеалов и отношений. «Свобода в смехе» – это свобода оценки окружающего, а также свободное нетрадиционное обращение со знаковыми системами (Лихачев, Панченко, Понырко, 1984, с. 7). Спутанность знаковых систем в смеховом мире создает новые образы, новую реальность. Внутри смехового антимира пересматриваются ценности, опровергаются святыни, рефлексируется то, что в повседневности остается незамеченным.

Иероним Босх. Искушения св. Антония (конец XV века). Фрагмент

«Смех нарушает существующие в жизни связи и значения. …Показывает бессмысленность и нелепость… условностей человеческого поведения и жизни общества. Смех "оглупляет", "вскрывает", "разоблачает", "обнажает". Он как бы возвращает миру его изначальную хаотичность. Смех создает мир антикультуры. …Тем самым он готовит фундамент для новой культуры – более справедливой» (там же, с. 3).

Смеховой антимир оказывается источником самопознания культуры и общества, своеобразным «зеркалом», заглядывая в которое человек лучше понимает себя и свое время.

И вот подобная «мастерская духа», карнавально-праздничная, народно-языческая, дурашливо-богохульная, закрывается Реформацией и Контрреформацией. Но культура не может без мира антикультуры, без инверсий знаковых систем и моментов дестабилизации социальной структуры.

Если есть представления о порядке, о правильном и богоугодном, и это и есть «мир», то должен быть и «антимир», где все неправильно и перевернуто вверх дном. Причем, как отмечается Д.С. Лихачевым, антимир далеко не всегда является миром смеховым, картина, в нем нарисованная, может служить возвеличиванию христианских представлений (там же, с. 45).

Это-то в крайней степени и проявилось в антимире эпохи Реформации. Фанатизм, не терпящий усмешки, и стремление стереть с лика культуры все, не относящееся к христианству, породили антимир ереси, которым заправляют дьявол и демоны.

Образ идеального всегда подразумевает нечто, что является его антиподом. Вера Нового времени конструировала свои идеалы через антиидеалы. Последние становились своего рода «инструментом», при помощи которого рельефно и наглядно оттенялся божественный образ мира истинного христианина. Аргументация в споре об утверждении христианских идеалов выстраивалась как «доказательство от противного»: вот они каковы, дьявол и его приспешники, ужаснись им и отврати от них свое лицо.

Вглядимся в черты мира дьявола, которому принадлежала ведьма, – они получились путем инверсии христианских идеалов и норм поведения.

Все языческие образы переосмысливаются как враждебные христианскому миру. Народные празднества – хороводы, пляски до упаду, игры представляются как собрание ведьм, славящее дьявола. Впервые такое собрание упоминается в 1335 году на суде в Тулузе. Позже идея ночных сборищ слуг дьявола воплощается в виде шабаша, а уже в XVIII–XIX веках тот же мотив в значительной мере реализуется в образе черной мессы, богохульной пародии на католическое богослужение (Роббинс, 1996, с. 494–496, 498).

Все атрибуты шабаша ведьм анти христианские по своей сути – ночное время суток, обнаженные тела в свете костров или черных свечей, обжорство и похоть, убиение младенцев и приготовление снадобий… «Заканчивая танцевать, ведьмы предавались копуляции, сын не избегал матери, брат сестры, отец дочери – кровосмешение было повсюду…» «По субботам они оскверняли себя грязными совокуплениями с… суккубами и инкубами, по четвергам они оскверняли себя педерастией, по воскресеньям… развратничали, совершая скотоложество, в другие дни они пользовались обычным способом…» (там же, с. 505–506). То есть это воплощенное антиповедение.