Дмитрий Мачинский - Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 1

Ф. А. Браун также показал, что названия основных подразделений бастарнов имеют германскую морфологию: «Ἄτμονοι, т. е. герм. *Atmunōz, представляет собой правильное причастие страдательного залога с суффиксом muno-… подобно Herminones (Tac. Germ. 2) из *Ermino- рядом с *Ermuno-, ср. Hermunduri <*Ermundori>, в основе которого лежит мифическое имя прогерманского *Ermunos <���…>. Что касается сидонов (Σιδόνες = *Sidonez), <���…>, морфологически это имя ясно: ср. Gotones, Vangiones, Buramdiones и т. п.» (Браун 1899: 116).

Для основы этнонима «сидоны» Браун предлагает ту же этимологию, что и для имени сидинов (Σιδινοί), помещаемых Кл. Птолемеем около устья Одера: «В основе лежит, несомененно, прагерм. *sīðō, готск. seidō, <���…> др. — врхнем. sita, ныне Seite в значении (бок), край, берег <���…>. Понятое в таком смысле, имя сидинов означает только „поморских жителей, поморян“» (Браун 1899: 37). Таким образом, это значение применимо и к этнониму «сидоны». Я бы предложил, кроме этого, учитывать еще возможное значение «береговики, крайние».

Если отбросить выдвинутых на юг певкинов, то перечисление племен, входивших в бастарнский военный союз, идет явно с запада на восток: атмоны, сидоны до Борисфена, роксоланы между Борисфеном и Танаисом. В соответствии с этим с атмонами следует соотносить полесско-волынский вариант зарубинецкой культуры, а с сидонами — зарубинецкую культуру Среднего Днепра. Значение «береговики, крайние» вполне отражает в таком случае положение сидонов-бастарнов, живших по берегам Среднего Днепра. Однако возможно и толкование Брауна: если предположить, что сидины у южного берега Балтики являются остатком того же этноса, что и мигрировавшие на восток практически одноплеменные сидоны, оба этнонима действительно следовало бы переводить как «поморы». Напомним, что поморская культура названа так потому, что впервые она зародилась в кашубском варианте лужицкой культуры на южном берегу Балтики.

Опираясь на более ранние исследования, Ф. А. Браун считает бастарнским гидроним Agalingus, которым на Певтингеровой таблице назван Днестр: он вытекает с Карпат, обозначенных там как «Alpes Bastarnicаe», а неподалеку помещен этноним Blastarni, который естественно считать испорченным названием бастарнов (Подосинов 2002: 331). Это, несомненно, так, поскольку на этой карте в пределах интересующей нас территории отсутствуют какие-либо этнонимы, связанные с появлением здесь готов, гепидов, тайфалов и т. д., т. е. этот участок карты отражает ситуацию не позже конца II в. н. э. (Мачинский 1973а: 60–61), и все германцы на ней связаны с бастарнами. На Певтингеровой таблице присутствует и другой, вероятно, бастарнский гидроним: у истоков реки, явно соответствующей Днепру, имеется надпись «Cap. Fl. Nusacus», т. е. «исток реки Нусакус» (TP VIII, 5). М. Фасмер видел в Nusacus готское прилагательное *Nōsags от слова со значением «предгорье» (ср. др. — англ. nōse), которое он связывал с днепровскими порогами (Vasmer 1971: 161), это толкование было принято и Г. Шраммом (Подосинов 2002: 338). Однако, поскольку интересующий нас фрагмент карты отражает явно «доготскую эпоху» и в готской историко-эпической традиции Днепр никогда так не называется, это уникальное германское название могло быть дано Днепру лишь бастарнами. Значение «предгорья» не обязательно связано с порогами: в близкое время (II–III вв. н. э.) возникает устойчивое представление о том, что Борисфен течет с горы (Березина с Минской возвышенности, см. далее в этой статье). Таким образом, и восточные Карпаты, и Днестр, и Днепр имели некогда германо-бастарнские названия.

Наконец, Ф. А. Браун указал и на ряд личных имен, которые «без натяжки могут быть объяснены из германского», в частности имя бастарнского вождя Clondicus (Клондик), которое вполне сопоставимо с кимврским Claudicus, с франкск. Hlodoveus, с др. — сакс. Hludico (Браун 1899: 112). Учитывая все эти факты, трудно не согласиться с Ф. А. Брауном в том, что «морфология всех дошедших до нас остатков бастарнского языка ясно указывает на германское их происхождение, чем окончательно устраняется сомнение в германстве этого народа» (Браун 1899: 116–117).

Имя бастарнского племени сидонов упоминает не только Страбон, но и Валерий Флакк, писавший свою «Аргонавтику» в 70-е гг. н. э. Поэтому в «Аргонавтике» имеются, видимо, отголоски сведений о бастарнах еще эпохи классической зарубинецкой культуры [165]. Флакк описывает народы и вождей, якобы принимавших участие в войне, вспыхнувшей в связи с приездом Ясона к Ээту. При этом зачастую он в имени вождя персонифицирует возглавляемый им этнос. Это имеет место и в следующем пассаже: «Был там и Анксур, и Сидон с братом Радалом, и Фрикс…» (Flacc. VI, 78–79). Но наиболее информативен следующий отрывок: «А где быстрый пехотинец равняется с сидонскими поводьями, оттуда Эя влечет к себе сплоченных клятвой бастарнов, которые под предводительством Тевтагона вооружены щитами из сырой коры и дротиками с равными по длине острием и древком» (Flacc. VI, 95–98).

Несмотря на специфическую образность поэтического текста, этот отрывок содержит конкретную информацию, отчасти перекликающуюся с тем, что мы знаем о бастарнах эпохи походов 179–168 гг. до н. э. за Дунай и о войске германцев по сообщениям Цезаря и Тацита. Первый фрагмент текста говорит о быстрых пехотинцах, не отстающих от сидонских всадников, далее выясняется, что эти пехотинцы и всадники — «сплоченные клятвой бастарны», что у них легкое вооружение, состоящее из коротких дротиков (для рукопашного боя) и легких щитов, и, наконец, что их возглавляет некто Тевтагон. Можно предполагать, что это явно германизированное имя (Тевта-гон — происходящий от «Тевта»; первая часть имени совпадает с основой этнонима «тевтоны») вымышлено, но тогда возникает вопрос (с однозначным ответом), почему поэт придумал именно такое имя. Однако полагаю, что Флакк действительно почерпнул это германо-греческое имя вождя сидонов-бастарнов из одного из своих многочисленных и разновременных источников: слишком уж конкретны все «военные детали» в этом тексте, да и в других местах «Аргонавтики» Флакк употребляет известные по другим источникам имена и этнонимы.

Итак, можно считать доказанным, что ядро как этноса бастарны, так и создателей зарубинецко-поенештской общности составляли восточные германцы, до конца классической зарубинецкой культуры (а на Верхнем Днестре и Волыни и позднее) употреблявшие германский язык как основной. Что же касается их взаимодействия и смешения на юге с гетами, фракийцами и сарматами, на востоке с потомками скифов-пахарей (язык не установлен), на северо-востоке с балтами (и, возможно, балтопротославянами), на северо-западе собственно славянами-венетами и балтами, на западе с другими германцами — то все это не подвергается сомнению, исходя из общеисторических соображений и некоторых археологических фактов, которые, полагаю, с течением времени будут возрастать в количестве и убедительности. Возможно, отдельные группы бастарнов были к концу рассматриваемого периода дву- или даже трехъязычными. Так называемые «латенизированные культуры» от Рейна до Днепра были культурами германцев, подвергшихся сначала (конец III в. до н. э.) кельтскому, а после рубежа эр римскому влиянию. Последнее влияние в зарубинецкой культуре прослеживается значительно слабее, чем в культурах более западных германцев.