Дмитрий Мачинский - Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 2

Современники не без оснований отмечали сходство настроения и образов «Скифов» Блока и «Клеветникам России» Пушкина. Блок, всю жизнь и всей душой ожидавший и призывавший то, что обновит вырождающееся человечество и изменит ход истории, на короткий период поверил, что обновление несет большевистская революция, и «творческое поле» поэта вступило в резонанс с только зарождавшимся «полем» пыточной империи большевиков. В этот короткий период и написаны «Скифы», по накалу обвинений в адрес Европы сближающиеся с «Клевет-никами», адекватно отображающими низший, «имперский уровень» сознания Пушкина.

Примечательно, что если для Соловьева наступление «панмонголизма» предстает как ниспосланное Богом наказание России за отречение от «закона любви», т. е. (по Соловьеву) от сути христианства, то в стихах Блока часть нашей собственной сути, воплощенной в образе «азиатской рожи», почти сливается с наступающей с Востока «монгольской дикою ордою» и «скифы – мы» с почти сладострастным вниманием наблюдают за гибелью западной цивилизации («белых братьев») под натиском «свирепого гунна».

Все это как-то перекликается с возникшим позднее идеологическим и военным альянсом СССР и Китая, да и с определенной тенденцией в политике современных правителей России.

Отрезвление пришло к Блоку всего через несколько месяцев, что отражено и в речи памяти Пушкина 1921 г., где Блок именем поэта предостерегает большевиков от преступного вторжения в сферу искусства и культуры. Но сам образ «скифов» и не названной, но просматривающейся за ним Скифии-России, но выявление в ней «европейского» и «азиатского» ликов, но обнажение всей силы ненависти и любви к собственно Европе, но попытка осмыслить историческую миссию России как щита «между монголов и Европы» – все это делает «Скифов» важнейшим этапом в историософском и геософском осмыслении Россией самой себя.

С середины 1960-х гг. я впервые погрузился в изучение античных письменных источников по истории и этногеографии древних «варварских» этносов, населявших степную и лесную зоны континента Евразия. К середине 70-х гг. у меня сложилось убеждение в определенной географической и исторической целостности той ее части, что простирается от Балтики и низовьев Дуная на западе до тихоокеанских морей на востоке, а также наметились внешние границы и внутреннее членение этой огромной территории. Реальность бытия этого величайшего субконтинента опиралась на гениальные прозрения античных мироосмыслителей, географов и историков, впервые обозначивших его именем «Скифия» (позднее Сарматия + Скифия), а также на объективные данные географии и истории. Тогда, выросший в рамках советской системы образования и ограниченного идеологией объема знаний, я еще не имел никакого представления о концептуальных построениях евразийства – самого яркого историософского и геософского направления мысли и образотворчества в русском зарубежье 1920-х гг., объединившего ряд крупных ученых и общественных деятелей. Свою концепцию единства и одновременно европейско-азийского дуализма «Скифии», определивших основные параметры ее истории, я развивал в лекциях по «Скифо-сарматской археологии» на историческом факультете ЛГУ и в публичных лекциях в 1975–1985 гг. и позднее, но в печати эта концепция (в первом варианте) была представлена лишь в 1986 г. В начале 1980-х гг. я впервые познакомился с сочинениями П. Н. Савицкого, специалиста в области экономической географии, основного (наряду со знаменитым лингвистом П. Н. Трубецким) теоретика евразийства, и обнаружил значимые схождения и расхождения между «евразийскими» и моими собственными историко-географическими построениями. Поскольку в настоящее время терминология, а также географо-исторические и политико-религиозные концепции евразийцев вновь широко (и бездумно) используются различными силами националистическо-государственнического спектра, остановлюсь на этих «схождениях и расхождениях» подробнее.

Схождение состоит в первую очередь в признании географической цельности и особости огромной территории между Балтикой на западе и тихоокеанскими морями на востоке, между Ледовитым океаном на севере и непрерывной цепью морей, высоких гор и пустынь на юге, территории, отличающейся особо холодным климатом и выраженно горизонтальным простиранием природных растительно-почвенных зон, три из коих – степная (вместе с лесостепью и полупустынями), таежная и тундровая (вместе с пустынями Арктики) в пределах Старого Света принадлежат почти исключительно ей. Также несомненно, что свое наиболее полное государственное выражение эта огромная область находит в Российской (позднее Советской) империи, а ее доминирующим и скрепляющим этническим компонентом на какое-то время становятся русские (в дореволюционном значении этого слова, охватывающем великороссов, малороссов и белорусов).

Расхождений с евразийцами у меня значительно больше.

1. Судя по их сочинениям, евразийцы полагали, что выделение означенной выше территории как самодовлеющего целого произведено именно ими. На самом деле эта территория была впервые (с VII в. до н. э.) осознана еще эллинами как особая часть ойкумены, получившая в VI в. до н. э. имя Скифия (позднее в V в. до н. э. – II в. н. э. иногда Скифия + область «скифских народов» или Сарматия + Скифия). Тогда же эта Скифия была соотнесена с общепринятым с VI в. до н. э. членением всей ойкумены на Европу и Азию (из последней чуть позднее выделили Ливию, т. е. Африку). В пределах Скифии с V в. до н. э. стали отчетливо различаться ее европейская и азиатская части. Это сложное соотношение было воспринято и развито более поздними греческими учеными и их учениками и продолжателями римлянами, которые обычно проводили границу Европы и Азии по Танаису (Дону), различая Европейскую и Азиатскую Скифию (или Сарматию + Скифию). Выделение Скифии как особой области было произведено гениальной синкретичной интуицией эллинов, объединившей в этом географическом имени и образе свои наблюдения и догадки о сакральном, климатическом, хозяйственном и этнопсихологическом ее своеобразии. Скифия как бы нарушала логичное членение суши по морским рубежам на Европу и Азию и этим как бы объединяла их. Чем не «евразийский образ», предвосхищающий за 2,5 тысячи лет «евразийскую идею»?

2. Особо надо отметить, что первичное осознание и выделение Скифии (которая у античных ученых I–II вв. н. э. уже в основном совпадала с Евразией евразийцев) произошло в пределах уникальной рубежной исторической эпохи VIII–IV вв. до н. э., которой философ К. Ясперс дал имя «осевая эпоха» (Jaspers 1949); я склонен именовать ее пространнее: эпоха мощной интенсификации мироосмысления и (разнообразного по формам и направлениям) жизнетворчества в истории человечества (отчетливо улавливается пока в пределах Европы и Азии).