Дмитрий Мачинский - Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 2

Видимо, когда в 860-е и 880-е гг. на Волховско-Днепровском пути «из варяг в греки» складывалось единое Русское государство, возглавляемое Рюриком, Олегом и Игорем, пути колонизационной и военно-торговой деятельности, ведущие по Волхову на юг и на юго-восток оказываются перекрытыми для тех групп скандинавов, которые не входили в состав русских дружин. Отдельные группы скандинавов, которые по тем или другим причинам не хотели включаться в систему формирующейся общерусской государственности, оседали на реках между Сясью и Свирью, откуда можно было легко добраться до богатых пушниной областей Прионежья, Беломорья, Подвинья и Прикамья и до рынков сбыта в Волжской Болгарии.

Судя по археологическим данным, период формирования нового этносоциума охватил конец IX и начало X в., т. е. хронологически соответствовал периоду заселения Исландии (870–930 гг.), куда в это же время устремился поток колонистов из Скандинавии. Но, в отличие от почти безлюдной Исландии, скандинавы столкнулись в Приладожье с отдельными группами русских поселенцев, а также с аборигенным финским населением. Захват и покупка рабов, и особенно рабынь, приводили к включению в состав приладожских колбягов и представителей различных таежных групп финнов и саамов.

Поволховская «русь» и включившиеся в ее состав группы скандинавов обозначили соседнее, родственное, но социально-политически менее развитое объединение именем «кюльфинги» («дубинщики»), возможно звучавшим несколько презрительно. Не исключено, что одним из первичных центров формирования колбягов был единственный укрепленный пункт на территории Юго-Восточного Приладожья – городище у с. Городище на реке Сясь, около которого обнаружены как огромные сопки поволховской руси, так и меньшие по размерам курганы колбягов. Этот городок, вероятно соответствовавший Алаборгу северных саг, прекратил свое существование не позже 930-х гг., еще до того, как гончарная керамика стала вытеснять лепную (Мачинский, Мачинская 1988: 42; Джаксон, Мачинский 1988: 24).

В дальнейшем в земле колбягов не возникло ни одного города, а население, видимо, жило преимущественно в небольших поселках хуторского типа, трудно уловимых археологически, т. е. в тех «гардах» (хуторах, усадьбах), которые отличали русь и колбягов от финского и саамского населения северо-западных окраин Руси, жившего большими родовыми гнездами или бродившего за зверем по лесам.

В сложившемся виде приладожская курганная культура выступает со второй четверти X в. В начале XI в. колбяги отличаются от варягов и русинов «Русской Правдой», а в конце XI в. – византийскими хрисовулами от варягов-росов, хотя в обоих случаях называются непосредственно вслед за ними и выступают в аналогичных социально-правовых ситуациях.

В силу этого полагаем, что полное молчание наших летописей об участи колбягов в жизни Русского государства объясняется тем, что колбяги перекрывались близким по смыслу и звучанию, но более широким именем «варяги». В юридических документах различение этих близких этносоциальных групп предполагалось самим назначением и стилем этих стремящихся к точности текстов, а в летописях, прошедших обработку и редакцию в южно-русских монастырях, принято было обобщенное обозначение северных наемников-чужеземцев более распространенным термином «варяги». Так, в частности, при захвате Киева Владимиром в 980 г. (по летописи) или в 978 г. (по житию Владимира, написанному Яковом Мнихом) существенную роль сыграли северные наемники-варяги, некоторых из коих он «посадил» в «градах» (крепостях), а других отправил в Византию. Не исключено, что поселение «Колбежичи» западнее Киева возникло при Владимире в виде «градка» на окраине полянской и недавно замиренной древлянской земли. Об участии жителей Приладожья в этом походе, возможно, говорит то, что все византийские монеты, происходящие из погребений и кладов Приладожья и Прионежья, относятся к середине X – первой четверти XI в., причем чаще всего встречаются мо-неты Василия II и Константина VIII (976–1025 гг.), при которых варяги и были посланы Владимиром в Константинополь. В одном случае обнаружено даже варварское подражание этим монетам. Ни одной более поздней византийской монеты в Приладожье пока не обнаружено. Не является ли все это свидетельством возвращения на север небольшой группы воинов-колбягов, входивших в состав варягов, побывавших в конце X в. в Киеве и Константинополе? Не следует забывать и о посылке Владимира в Византию в 988–989 гг. вспомогательного русского корпуса, в составе которого также должны были быть неизменно сопрягаемые варяги и колбяги.

Ни археологические, ни письменные источники ничего не говорят о соотношении колбягов и Ладоги (Альдейгьи) в 1020–1040 гг., в период, когда Ладогу «держали» на правах вассалов Ярослава и Ингигерд ярл Рагнвальд и его сыновья Ульв и Эйлив. Однако сама логика событий позволяет утверждать, что колбяги в той или иной степени подчинялись в это время ладожским воеводам; иначе трудно представить, чтобы ладожские ярлы могли пользоваться таким влиянием на Руси и в Скандинавии. Только подчинение колбягов делало возможным регулярное отправление торгово-даннических экспедиций в таежные области северо-востока. А из сообщений ПВЛ мы знаем, что самостоятельная деятельность ладожан в освоении северо-востока активно развивалась вплоть до 1070–1080 гг.; позднее инициативу перехватывают новгородцы.

Политическая ситуация в Приладожье осложняется в середине XI в., когда после смерти Ингигерд (1050 г.), Владимира Ярославича (1052 г.) и Ярослава (1054 г.) упраздняется самостоятельный «стол» в Новгороде, куда «сажаются» сын и посадник киевского князя Изяслава, а в это же время третий сын ярла Рагнвальда Стейнкель становится королем Швеции (ок. 1056–1066 гг.) и основателем новой династии.

Отчетливые контакты Ладоги с Новгородом прослеживаются лишь в последней четверти XI в. К этому времени относятся печати новгородского князя, посадника и епископа, найденные в Ладоге. В это же время наблюдается приток наемников-кулпингов в Византию. Политическая неопределенность отчасти разрешается в 1095 г. браком новгородского князя Мстислава (сына Мономаха) и внучки Стейнкеля шведской принцессы Кристин. Однако некие местные силы (уж не колбяги ли?) не хотят примириться с подчинением Новгороду, и в 1105 г. новгородцы отправляются «в Ладогу на воину», в связи с чем Ладога после 183-летнего перерыва (впервые после 922 г.) попадает на страницы русских летописей. После этого в 1114–1116 гг. в Ладоге, одновременно с укреплением новогородского детинца, строится новая каменная крепость, и начиная с 1105 г. Ладога и ладожане упоминаются в летописи в среднем каждые десять лет.