Дмитрий Мачинский - Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 2

Присоединение к Новгороду Юго-Восточного Приладожья происходит не безболезненно. В последней четверти XI – начале XII в. на территории приладожской курганной культуры зарываются огромные по богатству клады монет, среди которых преобладают западноевропейские. После этого приток западноевропейской валюты в Приладожье резко уменьшается. Приладожская курганная культура как совершенно своеобразное явление (в области погребального обряда и инвентаря) существует в виде системы родственных и локальных вариантов до конца XI – начала XII в. Несомненно, что до этого времени языческие верования преобладали в среде местного населения, что прекрасно согласуется с текстом древнейшего списка «Русской Правды»: «колобяг крещения не имея». Как определенное территориальное единство приладожская курганная культура продолжает существовать до середины XIII в., хотя в обрядности и материальной культуре резко усиливаются общесеверорусские черты.

Судя по всей сумме фактов, колбяги, ее создатели, изначально, после первичного смещения исходных этнокомпонентов, были дву- или трехязычны. В X – начале XII в. местный финский субстрат и приток финноязычного населения из таежной зоны должны были вести к финнизации колбягов, а общение с варягами и русью в городах Руси и Византии способствовали сохранению и развитию у них скандинавских и славянских этнокультурных и языковых элементов. С XII в., видимо, началась интенсивная славянизация колбягов, однако конечные итоги этого процесса не изучены.

В связи с вышеизложенным вновь возникает вопрос о полном отсутствии упоминания о колбягах в русском и, в частности, новгородском летописании. Если до середины XI в., в силу присутствия сильного «варяжского» элемента среди населения Ладоги, политически связанные с ней колбяги могли скрываться в летописях под общим именем «варяги», то с конца XI и начала XII в., в связи с усилением русского и новгородского влияния и присутствия в Ладоге и Приладожье, подобная ситуация становится маловероятной.

В летописях многочисленны случаи, когда, например, новгородцы и псковичи вместе именуются «русью», «новгородцами» именуются не только жители Новгорода, но и все сельское население Приильменья, а все жители Новгородчины, включая финноязычную водь, обозначаются как «Новгородская волость». В связи с этим напомним о том большом месте, которое с 1130-х гг. занимают в жизни Новгородской земли «ладожане». В частности, они приходят вместе с псковичами в Новгород в 1032 и 1036 гг., и при их непосредственном участии осуществляется изгнание князя Всеволода, ставшее важным этапом на пути кристаллизации своеобразного «вечевого строя» Великого Новгорода. Предполагаем, что мощь и влияние «ладожан» в 1130-х гг. определялись тем, что под этим именем скрывались не только жители небольшого города Ладоги, но и вооруженное сельское население прилежащей к нему округи, в частности колбяги Приладожья. Не исключено, что именно в это время интенсивного взаимодействия ладожан и псковичей какая-то группа колбягов переселилась на Псковщину, что и отразилось в топониме «Колбежицы» на Великой.

Судя по всему, колбяги представляли собой этносоциальное образование на северной границе Руси, несколько напоминавшее позднейших казаков на южной границе и сыгравшее существенную роль в проложении даннических, промысловых и торговых путей на севере Восточной Европы. Не исключено, что, наряду с создателями приладожской курганной культуры, существовали и другие группы колбягов. Впоследствии «колбяжские пути» перешли в ведение новгородцев, а сама «Кюльфингаланд» составила в XIII в. ядро «Обонежского ряда» в составе Новгородской земли. Именование территории Приладожья «Обонежской» может объясниться лишь тем, что в более раннее время какие-то важные пункты на путях движения колбягов в Беломорье лежали в Заонежье.

То, что в Заонежье издавна был административный центр, доказывается тем, что в перечне погостов «Обонежского ряда» (XIII в.), присоединенном к грамоте Святослава 1137 г., упоминается пункт «у Кокорка», который А. Н. Насонов без достаточных оснований локализовал в Приладожье на Ояти у д. Коковичи и который с большим основанием локализуется на о. Кокорино, именуемом в писцовых книгах XVI в. «Кокоркин остров», т. е. практически так же, как погост в перечне «Обонежского ряда» (Насонов 1951: 97–98, карта между с. 80–81; Витов 1968: 266–273, карта на вкладке). Предполагаемое отождествление погоста «у Кокорки» (XIII в.) и пункта «Кокорин остров» (XVI в.) в Заонежье позволяет наконец понять, почему «Обонежский ряд» называется именно «Обонежским», хотя все его погосты расположены (по А. Н. Насонову) в Приладожье. Поскольку в XIII в. почти все (в том числе наиболее богатые) погосты «Обонежского ряда» находились в Приладожье, постольку само название «ряда» явно восходит к более раннему времени, т. е. X–XI вв., когда Заонежье занимало более заметное место в экономике Северо-Запада. В это время и в Восточном Приладожье, и в Заонежье возникают сходные по конструкции, обряду и инвентарю курганы (в частности, на о. Кокорка – Кокорино и у д. Челмужи в Заонежье) и зарываются сходные по составу монет клады (в Заонежье – Петрозаводский и на оз. Сандал). В Заонежье представлена отдельными памятниками X–XI вв. та же яркая приладожская курганная культура конца IX – начала XII в. (Спиридонов 1987: 7–10), которая принадлежала этносоциуму, известному в X–XII вв. под именем «кюльфинги» или «колбяги». Эти факты, а также богатые монетные клады XI – начала XII в. на слабо заселенной Свири говорят о важном торгово-данническом пути X–XI вв., ведущем в первую очередь в Заонежье и связанном с расцветом пушных промыслов и торговли.

Единственный серьезно аргументированный вариант происхождения слова «русь» – это (предложенное в 1844 г. А. Куником и развитое рядом ученых) выведение его из прибалтийско-финского *rötsi>Rötsi, Ruotsi («шведы», «Швеция»), которое, в свою очередь, с наибольшей вероятностью выводится из древнесеверогерманского *roþ(e)R, *rođ(e)R (возможно, звучавшего как *roþez, *rođez) и старошведского roþer (гребля, гребной поход, пролив между островами) и производного от него *rōsmæn, rоdsmæn, rodhsin, rodskarlar (гребцы, жители шхер; ср. норвежск. rossman – «рыбак»), как именовались в древности жители побережья Средней Швеции, которое и носит названия, происходящие от того же корня (*Roþslagen, Roþez, Rodslagen, Roslagen, Roden) (Kunik 1844; 1845; Томсен 1891; Ekblom 1957; Попов 1973: 46–63; Ekbo 1981).

В начале IX в. для обозначения некоего этносоциума Восточной Европы уже применялось как шведское название «рос» (Rhos Бертинских анналов, 839 г.), восходящее непосредственно к скандинавскому *roþeR или roþsmæn (или другому композиту с основой roþs), так и славянское название «русь» (Ruzzi Баварского географа, ранее 821 г.), восходящее к финскому *rōtsi, Ruotsi.