Александр Афанасьев - Империя, которую мы потеряли. Книга 1

Последней попыткой земледельцев что-то поменять — были реформы Столыпина, но Столыпин, сам дворянин — землевладелец не был понят ни правыми ни левыми, ему не удалось создать политическую силу под интересы своего социального слоя — и он был в конце концов, убит. Надо сказать, что если бы русские дворяне землевладельцы организовались бы политически — проблема не решилась бы, она сместилась бы в другую плоскость. Потому что Центральная Россия — намного менее плодородна, чем земли Украины, юга России (Кубань например) — и в этом случае интересы дворян Нечерноземья входили бы в конфликт с интересами землевладельцев Украины и Юга, нацеленных, прежде всего на экспорт. А это было чревато уже территориальным расколом.

Таким образом — можно сказать, что в России при абсолютной монархии — сложилось некое подобие единого гражданского общества с едиными интересами, что на тот момент было очень прогрессивно, так как даже в Великобритании гражданского общества не было. И дворяне — были частью этого общества, специфической — но не антагонистической. Были несопоставимые части, например, еврейство, финны — но большинство сложилось.

Но затем произошло вот что.

Александр III, а за ним и Николай II — были славянофилами. Причем Николай II политически был правее своего отца и симпатизировал он не просто правым, а крайне правым. Политика, проводимая Николаем II, предусматривала ускоренную русификацию окраин, причем примерно теми же методами, какими сейчас идет украинизация на Украине. И в своих действиях — Николай II явно рассчитывал получить опору в русском народе и в русском дворянстве. Проблема в том, что ни те, ни другие — не были к этому готовы.

Политика Николая II была отрицанием политики всех предыдущих Романовых кроме его отца, политики, направленной на построение многонационального государства с многонациональной элитой. Она вызвала резкое обострение межнациональных отношений в стране и привела к появлению сразу нескольких очагов сепаратизма. Выявилось, что служащие трону дворяне с окраин оторвались от земли и на родине своей авторитетом не пользуются, там все большую роль играла агрессивная национальная интеллигенция. В то же время, русское общество не поддержало националистическую повестку дня. Крестьяне хотели чужой земли. Дворяне и купцы хотели массового и силового перераспределения собственности, прежде всего от немцев и евреев в свою пользу. Русское дворянство не могло поддержать императора, так как фактически уже не существовало как отдельная единица — оно инкорпорировалось в общество и приняло общую повестку дня. Общество дворянство тоже приняло, иначе бы князя Львова не назначили главой Временного правительства, а графу Толстому так не доверяли бы крестьяне. Русификация Николая II — оттолкнула от него нерусские элиты и не привлекла русские. Трон внезапно повис в пустоте. И так и провисел до того, как в 1917 году рухнул в пропасть, не поддержанный никем.

Итак, было или нет в России дворянство? И да и нет. Формально — оно существовало, но исторической своей миссии оно не выполнило. И погибло — не защитив ни себя, ни страну, и оставив только тоску по стране, которая когда-то была. А потом ее унес жестокий ветер перемен.

Едва ли не важнейшим катализатором социальных взрывов и 1905 и 1917 годов были студенты. Правительство и студенты, начиная с конца 19 века, находились в состоянии необъявленной войны, ВУЗы превратились в рассадники революции, а любой городовой в ответ на вопрос, кто является врагом государства, должен был рявкнуть: "жиды и скубенты, Ваше Превосходительство!" Хуже того — революция как раз и произошла, когда те студенты 1880-х, 1890-х годов стали взрослыми и сумели занять важные посты в государстве. Читая мемуары, то и дело натыкаешься на признания: я учился в университете, и там понял, что власть преступна, мне дали прочитать Маркса, долой самодержавие, я участвовал в кружке, сочувствовал арестованным… и так далее, и тому подобное. Даже те, кто не арестовывался, не ходил на митинги, не участвовал в кружках, не ушел в террор — и те не могли уже считаться полностью надежными, потому что со студенческих лет в них было заронено семя сомнения.

С чего это все началось, и кто сделал первый шаг — вряд ли мы это сейчас узнаем. Важно знать, что Россия не была в этом смысле уникальна, если читать Цвейга, то мы натыкаемся на описание студенческих побоищ как истока фашизма. Но проблему власть решить так и не смогла, пойдя по пути запретов, увольнения популярных профессоров, издания диких указов типа «О кухаркиных детях», отсекающих возможность получения высшего образования для целых социальных групп. Были запрещены землячества, кассы взаимопомощи — кстати, университетские условия сыграли немалую роль в радикализации В.И. Ленина.

Автор немало читал мемуаров, полагаю, одну из лучших картин начала революционного брожения в среде молодежи дала Ариадна Тыркова-Вильямс. Ее мы и процитируем (На путях к свободе).

…

На огульную враждебность оппозиции власть отвечала так же, только несравненно более властным, огульным недоверием к общественным силам. С особым, нескрываемым раздражением относилась власть к земствам и университетам. Это были рассадники общественного мнения, а правительство самое существование общественного мнения считало нежелательным. Университеты действительно были школами, где накапливались не только знания и умственные навыки; там же складывались определенные течения, вырабатывалось миросозерцание, завязывались кружковые связи, заменявшие недозволенные партийные группировки. Профессора пользовались и у молодежи, и в обществе исключительным авторитетом, не только научным. На них оглядывались, от них ожидали руководства. Такой сложился порядок, вернее, беспорядок на Руси, что правительство не доверяло профессорам, профессора фрондировали, а студенты бастовали. Это не было русским изобретением. Так бывало и в других странах, где не было политической свободы. Но в Европе студенческие дела не брались всерьез. В России обе стороны придавали им значение. Правительство тревожилось, общество злорадствовало. В сущности, это были ребяческие забавы взрослых шалунов, на которых оппозиции негоже было опираться, из-за которых самодержавию не стоило волноваться. Придавать им значение было плохой политикой.

Власть, точно нарочно, восстановляла против себя академические круги. Вместо того чтобы использовать знания способных людей, которые были так нужны России, правительство отбрасывало их от просветительской деятельности. Некоторые, как П.Г. Виноградов и М.М. Ковалевский, уезжали за границу и там находили себе приложение и почетное признание. Их появление в университетах Англии и Франции в глазах Запада было доказательством отсталости и реакционности царского правительства, которое не умеет ценить людей науки. Другие, как Владимир Соловьев, оставались в России, попадали в полутень, теряли прямую связь с молодежью, возможность влиять на нее.