Ричард Вайнен - Долгий '68: Радикальный протест и его враги [калибрятина]

Если говорить о Франции, то многие современные исследователи, в особенности soixante-huitards или их дети, отрицают, что протестующие 1968 года всего лишь реагировали на ослабление собственных социальных позиций 14. По их словам, напротив, многие недовольные происходили из весьма скромных семей и поднимались как раз благодаря полученному образованию. Если же они и сталкивались с нищетой или безработицей, то это чаще было следствием, а не причиной того, что они делали в 68-м. Стоит также иметь в виду, что и многие ключевые фигуры того времени отказывались объяснять потрясения 68-го ссылками на социальную или образовательную деградацию молодых выходцев из буржуазной среды. Например, супруга Шарля де Голля настаивала на том, что за ажиотажем во французских университетах стояли не буржуа, а парвеню, которые в массовом порядке пошли в университеты, не обладая культурным багажом, накапливаемым столетиями 15. Аналогическое объяснение событий в своей стране выдвинул и британский министр Ричард Кроссман: «Мы слишком раздули наше студенчество, открыв университеты для людей, не принадлежащих к среднему классу или не имеющих книжного воспитания (bookish background)» 16.

Между тем истина состоит в том, что социальные причины студенческих протестов невозможно свести к какому-то единственному фактору. По мере того как протестная волна поднималась, она зачастую накрывала и не слишком престижные институции с менее привилегированными студентами: этим, кстати, объясняется та значимость, какую в США постепенно приобрели «радикалы из прерий» — студенты из университетов Среднего Запада (см. главу 4), а в Великобритании — учащиеся технических вузов, оттеснившие студентов университетов на второй план (см. главу 7). Даже в каждой отдельной стране протесты иной раз поддерживались неоднородными коалициями различных классов и интересов. Бывали случаи, когда само соприкосновение людей абсолютно разного социального происхождения будоражило университеты; в Великобритании сын водителя грузовика, позже осужденный за подготовку взрывов «Злой бригады» (Angry Brigade), во время учебы, как выяснилось, жил в общежитии по соседству с наследником престола. Акцент на социальной мобильности, которую ассоциируют с 68-м, также обманчив, поскольку делающие его игнорируют сохранявшееся в рядах активистов размежевание, обусловленное различными степенями привилегированности. По крайней мере, в Америке многие студенческие радикалы — в особенности самые активные, которые участвовали в зарождении движений, — вышли из относительно привилегированной среды, хотя эти привилегии и были весьма специфическими. Их родители чаще всего трудились в тех сферах — среди них право, медицина или университетское преподавание, — где образовательные квалификации изначально ценились. Примечательно, что матери в этих семьях работали чаще, чем в большинстве семей среднего класса. По мере своего расширения протестные движения вбирали все больше людей скромного происхождения, но и они зачастую были из семей, где образование уважалось 17

Кроме того, интерпретации протестов под углом социальной мобильности исходят из статичных трактовок общества. На самом же деле большинство западных обществ в конце 1960-х стремительно менялось. Эти перемены создавали новые возможности для выпускников. Степень по социологии, вызывавшая столь горькие сетования, нередко позволяла работать в образовательной системе, которая быстро расширялась. Бурление, вызванное студенческими протестами, само провоцировало общественные сдвиги, влекшие за собой ухудшение открывавшихся перед выпускниками экономических перспектив. Студенты, которые бросали университет, игнорировали учебу или получали судимость, тем самым ограничивали доступный для них спектр занятости, но чаще всего они предвидели такой результат или даже желали его. Причем из политической нестабильности порой можно было извлечь и пользу. Работа в альтернативной прессе привела многих бывших революционеров в журналистику. Одно из неожиданных и долгосрочных последствий, вызванных забастовками 1968 года во Франции, заключалось в том, что студентов начали оценивать менее формализованными и не столь строгими методами. Многим из тех, кто родился в конце 1940-х, поступление в университет и, следовательно, обретение устойчивого социального положения давались гораздо легче, чем прежде. По оценкам экономистов, будущие зарплаты тех, кого это затронуло, выросли в среднем на 2–3% 18.

Новые дисциплины

Традиционно в европейском научном сообществе очень ценилась «ученость» (scholarship), которая означала обретение все более утонченного и изощренного понимания уже знакомых вещей. Культ учености поддерживался почтительным отношением к старинным текстам, классическим языкам и достижениям великих людей. Британский парламентарий-тори, убежденный в том, что «отличительной чертой подлинной учености выступает кротость», объяснял беспорядки в Эссекском университете тем, что студенты перестали гордиться «достижениями последних трех тысяч лет» 19.

Причем принадлежность к академической среде отнюдь не всегда базировалась исключительно на научных публикациях. В Великобритании, например, карьеры строились прежде всего на великолепных результатах, полученных в ходе экзаменационных испытаний, поэтому многие ученые полагали, что их главная забота — готовить студентов к таким экзаменам. Первым шагом к академической карьере во Франции был невероятно сложный экзамен на степень агреже (agrégation), а самое престижное французское учреждение высшего образования — Высшая нормальная школа — было ориентировано как раз на подготовку молодых людей к этому экзамену. Луи Альтюссер был самым видным марксистским теоретиком во Франции того времени, но в Высшей нормальной школе его использовали именно в качестве репетитора (répétiteur) — экзаменационного наставника.

Со временем, однако, «ученость» начала вытесняться «исследованиями», предполагавшими расширение границ научного познания. Изменения влекли за собой и новый профессиональный подход к академической карьере. Комментируя после 1968 года взаимосвязь между социальными наукам и протестными движениями, два радикальных французских социолога обратили внимание на ту роль, которую в этой смычке играли «всемогущие» профессиональные ассоциации, ежегодные конференции, собиравшие по «две или три тысячи участников», и «железное правило: публикуйся или уходи» 20. Наиболее широко слово «исследования» использовалось теми, кто занимался естественными науками. Американское правительство активно поощряло научные разработки — среди прочего из-за опасений того, что Советский Союз может стать лидером на этом поприще. Проектировщики европейской политики в области образования были также заинтересованы в поддержке науки — отчасти потому, что она, по их мнению, способна стимулировать экономический рост. В частности, Роббинс был убежден в том, что экспансия университетов должна означать прежде всего появление новых факультетов, осваивающих новаторские научные направления. Эссекский университет — британский вуз, наиболее дерзко претендующий на инновационность, — изначально заявлял о намерении стать «британским аналогом Массачусетского технологического института».