Ричард Вайнен - Долгий '68: Радикальный протест и его враги [калибрятина]

Война во Вьетнаме оказывала сильное влияние на молодых мужчин, но это не значит, что она обязательно сталкивала их со старшим поколением. В 1966 году был момент, когда поддержка войны среди молодых была выше, чем среди людей старшего возраста. Даже если Вьетнам разделял отцов и детей в буквальном смысле, эти размежевания отнюдь не всегда были непреодолимыми. В 1969 году Джеймс Фаррелл написал своим родителям, сообщая, что решил принять участие в антивоенном марше в Вашингтоне. Его отец, ветеран Второй мировой, негативно отреагировал на письмо и угрожал отречься от сына. Джеймс подготовил длинный ответ, в котором подтвердил свое намерение и объяснил его причины. Он был удивлен, когда после кончины отца обнаружил, что тот бережно хранил его второе письмо. Он решил, что отец, по-видимому, хотя бы отчасти разделял его аргументы в отношении Вьетнама 41.

Поскольку в 1960-е годы образование обеспечивало значительную социальную мобильность, рабочие, как правило, были старше образованных. Более того, разница между поколениями в отдельной семье могла предстать и классовым разрывом, который отделял отца, представителя «синих воротничков», от сына, выпускника колледжа. Рабочие зачастую негативно относились к показному антипатриотизму антивоенного движения, однако их отношение к войне не было однозначным. Тот факт, что их сыновей отправляли во Вьетнам в непропорционально большом количестве, мог настроить рабочий класс против антивоенной интеллигенции, но это не означало, что трудящиеся поддерживали войну. В своей истории университетского активизма Кеннет Хейнеман вспоминает, что его отец, «синий воротничок» и ветеран Второй мировой войны, презирал «хиппи и укурков» и голосовал за правого кандидата Джорджа Уоллеса на первичных выборах 1972 года в Мичигане. Но одновременно он был противником вьетнамской войны и хотел, чтобы его сын укрылся от призыва в Канаде. Сын, однако, Вьетнама не миновал, лишь после этого став студентом и антивоенным активистом. Таким образом, заключает Хейнеман, «наша семья ненавидела Никсона, войну во Вьетнаме и движение за мир» 42.

Брюс Спрингстин родился в рабочей семье в 1949 году. Рок-звезда с либеральными взглядами, он принадлежал к культуре поздних 1960-х, хотя его песни изобиловали горькими реминисценциями из рабочей жизни. Его отец был водителем грузовика, который сочетал проповедь социального консерватизма со вспышками протеста, которые постоянно мешали ему закрепиться на рабочем месте. Отношения у них были странными. Отец вечно подначивал сына, пугая его тем, что в армии его обязательно постригут. Но когда в 1969 году Спрингстин-младший пришел домой и сказал, что провалил армейский медосмотр, отец сказал: «Это хорошо».

Во время пасхального ужина 1967 года произошел межпоколенческий конфликт, в котором участвовали три семьи — Блюстоуны, Рейтеры и Вудкоки. Барри Блюстоун, родившийся в 1944-м, начал ужин, зачитав отрывки из выступлений Мартина Лютера Кинга и поэзии времен Первой мировой войны. Затем Уолтер Рейтер, родившийся в 1907-м и возглавлявший Объединенный профсоюз рабочих автомобильной промышленности (United Automobile Workers Union), нарушил мир между семьями, попытавшись обосновать поддержку, оказываемую его профсоюзом американской политике во Вьетнаме 43. Спор получился довольно острым, потому что некоторые из присутствовавших старших старались сделать политику профсоюза по этому вопросу более левой. В частном порядке Уолтер Рейтер высказывался о моральных аспектах войны следующим образом: «Лишь Господь Всемогущий способен наделить кого-нибудь такой мудростью, которая позволяет безоговорочно утверждать — вот эта позиция и есть правильная» 44.

Полицейский контроль по-американски в 68-м

Особенности полицейского контроля, практикуемого в Америке, также способствовали радикализации американских левых 45. В большинстве европейских стран полицейским было запрещено появляться на университетской территории. Но в Соединенных Штатах у университетов имелись собственные полицейские службы, которые иногда занимались слежкой за студенческими организациями. Когда это казалось необходимым, подобные структуры обращались за внешней поддержкой. Иногда на помощь им приходила местная полиция, а порой в университеты направляли солдат Национальной гвардии, не имевших реального военного опыта и потому излишне воинственных. Французский министр, сетуя на ограниченные средства, которыми он располагал, столкнувшись со студенческой оккупацией Сорбонны в мае 1968 года, не без зависти ссылался на точку зрения некоего американца, согласно которому в Беркли с подобными беспорядками покончили бы силой оружия 46. Наихудшие проявления полицейского насилия в американских кампусах, как правило, наблюдались в не самых престижных вузах. В мае 1967 года полицейские Хьюстона произвели четыре тысячи выстрелов, пытаясь восстановить спокойствие в черном кампусе Университета штата Техас 47. Стражи порядка стреляли с таким остервенением, что двое из них получили ранения от пуль, отскочивших рикошетом. Насилие, творимое полицией или Национальной гвардией, зачастую сопровождалось проявлениями глубочайшего презрения к протестующим. После того как солдаты в 1970 году застрелили четверых безоружных учащихся в Кентском университете в Огайо, отец одной из погибших девушек поехал в кампус, чтобы забрать вещи дочери. Хозяин комнаты, которую снимала студентка, сообщил ему, что в этом районе «абсолютно все» поддержали действия национальных гвардейцев, а затем потребовал выплаты огромной неустойки за отказ от аренды 48. Взаимная ненависть между полицейскими и протестующими была связана с более глубоким расколом между некоторыми сегментами рабочего класса и образованными радикалами. Например, полицейские, зачастую ирландцы, принадлежали к культурной среде, для которой привычными были махинации муниципальной политики, полицейские профсоюзы, мужское товарищество, уважение к трудящемуся человеку, а также расовые предубеждения.

ФБР настолько усердно собирало сведения о протестах и их участниках, что ветераны радикальных движений позже с гордостью демонстрировали тысячи страниц своих личных дел, обнародуемых в порядке реализации права на свободное получение информации. Они использовали эти отчеты при подготовке собственных автобиографий; одна исследовательница даже написала академическую статью, основанную на материалах слежки ФБР за различными организациями, в которых она состояла 49. Но ФБР не просто наблюдало за протестующими, как это делали полиция и разведка во всех демократических странах. Его агенты внедрялись в движения, а иногда и совершали незаконные действия — либо для того, чтобы дискредитировать активистов, либо чтобы дать властям повод для репрессий. Это означало, что агентов под прикрытием можно было сталкивать друг с другом. Когда студенческая масса заглушила выступление декана Университета Луизианы своими криками, работавший в толпе полицейский под прикрытием дал ему мегафон. Но при этом предводителем шумящих был агент ФБР 50. Инфильтрация левацких групп, производимая этой спецслужбой, иногда приводила к комичным ситуациям. Отчасти это было связано с тем, что Джон Эдгар Гувер, глава ФБР, до своей смерти в 1972 году настаивал на том, чтобы его сотрудники всегда выглядели «подтянутыми и опрятными». Иначе говоря, агентам, которым нужно было смешаться с демонстрантами, приходилось, соблюдая двойную секретность, обеспечивать себе внешний вид, который никак не соответствовал регламентам ФБР: в Калифорнии одна из таких негласных групп называла себя «бородачами». Сотрудники под прикрытием порой оказывались в двусмысленном положении. Агент ФБР, работавший в окрестностях Венис Бич в Лос-Анджелесе, однажды стал свидетелем акта вандализма по отношению к автомобилю Тома Хайдена. Когда он сообщил об этом, ему дали понять, что акция была произведена другой спецслужбой 51.