Ричард Вайнен - Долгий '68: Радикальный протест и его враги [калибрятина]

Кроме того, Джонсон, который отличался от Кеннеди более скромным социальным происхождением, развернул так называемую «войну с бедностью». По времени эта инициатива совпала с курсом на оживление местных сообществ, который тогда проводили «новые левые». Некоторые обороты из речи о «великом обществе», произнесенной Джонсоном в мае 1964 года, на деле были позаимствованы из Порт-Гуронской декларации 32. Новое законодательство предполагало, что программы по преодолению бедности будут реализоваться при «максимально возможном участии» самих бедных. Молодые активисты понимали, что они могут оказаться всего лишь пионерами в рамках государственной инициативы — следя за ее воплощением и одновременно используя ее для продвижения собственных социальных проектов. Том Хайден высказывался о «войне с бедностью» следующим образом: «Для нас все это выглядело так, будто наше движение вновь задает общественную повестку — как это уже было в ситуации с гражданскими правами, — а государство лишь отзывается [на наши инициативы], придавая им легитимность и делая их эффективными» 33.

Таким образом, к середине 1960-х сложилась интересная ситуация: многим показалось, что правительство Джонсона и «новые левые» способны работать сообща, добиваясь одних и тех же целей и даже заключая осторожные и частичные альянсы. Робин Палмер, который позже будет заигрывать с идеей вооруженного восстания, вспоминал, что в 1964 году он остановил свою машину, чтобы поаплодировать речи Джонсона о гражданских правах, которую услышал по радио 34.

Но время либеральных надежд оказалось недолгим. Джонсон представил программу по борьбе с бедностью в том виде и в тех выражениях, которые должны были укрепить его электоральную базу. Он делал упор на преимущества, которые нововведения принесут белому бедному населению в таких местах, как Аппалачи, предполагая, что затеваемые им реформы в первую очередь расширят экономическую самостоятельность именно этой части американцев. В частных беседах он намекал на то, что государственные деньги можно будет использовать и для политики в духе Таммани-холла 35. Тем не менее, как быстро выяснилось, выгодоприобретателями от нововведений нередко становились и чернокожие жители городов. Более того, энергичные местные активисты все чаще стали выяснять, что многие люди, которые имеют право на выплаты, их не получают. Исправляя эту несправедливость, они заметно увеличивали бремя государственных расходов на социальную помощь. Приобщение же радикалов к социальным программам на местном уровне раздражало консервативных демократов, поддержку которых Джонсон очень ценил. Ричард Дэйли, мэр Чикаго, тогда писал: «Знает ли президент о том, что он фактически выдает деньги подрывным элементам и финансирует тех бедных, которые вообще за рамками нашей системы?» 36. Ричард Дэйли и Сэм Йорти, мэр Лос-Анджелеса, начали целую кампанию против тех аспектов программы по борьбе с бедностью, которые, по их мнению, разжигали «классовую борьбу» 37.

Государственное давление, направленное на десегрегацию школ и жилого фонда, оттолкнуло от президента электорат Севера, который совсем недавно поддерживал прекращение наиболее вопиющей дискриминации на Юге. Городские бунты, начиная с восстания 1965 года в районе Уоттс в Лос-Анджелесе, воочию демонстрировали угрозу новой волны расового насилия. Беспорядки в Уоттсе частично затмили одно из последних проявлений крайнего насилия в южных штатах — убийство Джона Дэниелса, семинариста Епископальной церкви из Нью-Гэмпшира, который отправился в Алабаму, чтобы помочь с регистрацией избирателей. Демократическая партия Джонсона начала терять голоса. Лидеры демократов в северных штатах либо сопротивлялись политике федерального правительства — как делал Дэйли в Чикаго, — либо проигрывали республиканцам — как губернатор Калифорнии Пэт Браун, уступивший в 1966 году Рональду Рейгану. Но больше всего, однако, американскую политику изменила война во Вьетнаме.

Вьетнам

Америка находилась в союзнических отношениях с антикоммунистическим правительством, которое было учреждено в Южном Вьетнаме, со столицей в Сайгоне, после Женевского соглашения 1954 года, положившего конец французскому присутствию в Индокитае. Сайгонские власти боролись с коммунистическим правительством, управлявшим северной частью страны со столицей в Ханое. В 1964 году Джонсон получил согласие Конгресса на отправку войск во Вьетнам, которым он воспользовался в 1965 году. В краткосрочной перспективе эта мера вовсе не казалась непопулярной — только два сенатора проголосовали тогда против. Очень важно то, что поначалу о поддержке правительственной политики громче заявляли образованные слои, а не рабочий класс.

Тем не менее ведущие представители «новых левых» выступали против вьетнамской войны. Со временем оппозиция становилась все мощнее, она мобилизовала огромные массы людей. Вьетнам разрушил всякие шансы на то, что Джонсон сможет опереться на поддержку слева, и усугубил отчуждение левых сил США от собственного правительства. В апреле 1965 года первый крупный митинг против войны во Вьетнаме собрал в Вашингтоне 20 тысяч человек; через два года в Нью-Йорке собирались 200 тысяч, а в Сан-Франциско — 250 тысяч демонстрантов.

Ранние антивоенные манифестации отличались определенной сдержанностью. Американские «новые левые» все еще оставались весьма умеренными и не склонными к громким идеологическим заявлениям. Для студенческих радикалов начала 1960-х был важен специфический вид патриотизма, отличавший, по их мнению, «настоящую Америку». Однако подобные настроения постепенно сменялись безоговорочной враждебностью ко всему, что можно было использовать для оправдания милитаризма — вскоре демонстранты непатриотично скандировали «Хо Ши Мин победит!» («Ho Chi Minh is going to win!»). Некоторые из американских радикалов начали относиться к истории собственной страны с таким отвращением, которое было бы понятно только их товарищам из Западной Германии. Молодые американские радикалы все чаще были готовы называть свою страну «фашистской».

Эффект от этого антипатриотического поворота некоторой части американских левых был заметно усилен тем жестким ответом, который он спровоцировал со стороны властей. Государственный флаг и национальный гимн имели в Соединенных Штатах такое значение, которое для европейских стран было абсолютно несвойственно. У европейских левых были собственные гимны, а вместо государственных флагов они несли красное знамя коммунизма или черное знамя анархии. В конце 1960-х годов в Великобритании лейбористские министры, исполняя гимн собственной партии, по-прежнему со страстью пели о красном знамени, «покрывающим тела мучеников за правое дело» («It shrouded oft our martyred dead»). Но в Соединенных Штатах, напротив, «звезды и полосы» оставались важным символом — в особенности для белых трудящихся, выходцев из иммигрантских семей, которые прибыли в страну в начале века. Сожжение американского флага вызывало ярость.