Ричард Вайнен - Долгий '68: Радикальный протест и его враги [калибрятина]

Впервые Кон-Бендит привлек широкое внимание в январе 1968 года, когда Франсуа Миссофф, министр по делам молодежи, прибыл в Нантер, чтобы открыть новый плавательный бассейн. Кон-Бендит спросил у него, почему в недавнем официальном отчете были обойдены вниманием сексуальные потребности студентов, а также заявил, что программа, продвигаемая министерством, является «гитлеровской». Считалось, что студенты, не имеющие французского гражданства, не должны проявлять политическую активность, и министр образования намеревался использовать этот эпизод в качестве предлога для депортации Кон-Бендита. Но инициативе помешал сам Миссофф, который лишь посмеялся над произошедшим. В награду за благосклонность он вошел в историю, удостоившись именной сноски в биографиях Кон-Бендита.

Студенческое движение

21 марта 1968 года студенты, выступавшие против американской политики во Вьетнаме, атаковали парижский офис American Express. Некоторых из них арестовали, и на следующий день университетские здания в Нантере были захвачены в знак протеста против этих задержаний. Так зародилось «Движение 22 марта», вставшее на ноги очень быстро. У движения не было собственной идеологической программы, оно привлекло людей из разных политических группировок, а также тех, кто прежде не интересовался политикой. Пьер Граппин, декан Нантера, попытался усмирить участников движения; тон дискуссии становился все более грубым. Во время войны Граппин, участник Сопротивления, был арестован, но спасся от неминуемой смерти, выпрыгнув из поезда, который вез его в Германию. Неудивительно, что он был не в восторге от прозвища «фашист».

Первоначально студенческим возбуждением было затронуто лишь незначительное число учащихся. Пытаясь пробиться в одну из лекционных аудиторий Нантера, историк Рене Ремон видел, что студентов, желающих слушать его лекции — а таковых было около двухсот человек, — гораздо больше, чем бунтовщиков, которые захватили помещение и не позволяли ему подойти к кафедре. Однако, как выяснилось, первые были настроены менее решительно, чем вторые 9. Протесты не координировались какой-то одной организацией. Во время алжирской войны ощутимую роль играл Национальный совет студентов Франции — НССФ (Union Nationale des Étudiants de France), но с той поры его ряды заметно поредели, а полное лишение с 1965 года государственных субсидий — поначалу, наказывая организацию за Алжир, власти их просто сокращали — обрекло это объединение на финансовый кризис. Другие группы, менее официальные и не столь обремененные формальными ограничителями, стремились действовать в обход НССФ. В частности, так поступало учрежденное в начале 1968 года «Движение университетского действия» (Mouvement d'Action Universitaire), которое, подобно «Движению 22 марта» в Нантере, не имело единой программы или идеологии.

2 мая декан Университета Париж X в Нантере закрыл свое учебное заведение, убедившись в том, что поддерживать порядок в нем далее невозможно. Это повлекло за собой перемещение протестов в Сорбонну — в расположенный в центре Парижа Латинский квартал. Но 3 мая Сорбонна тоже была закрыта. Полиция силой очистила университет от демонстрантов, некоторые из них были задержаны для выяснения личности. Разъяренные тем, что они сочли арестом своих товарищей, студенты на протяжении всего вечера того дня атаковали полицию. Несколько дней спустя полицейский сообщал суду:

«Впервые в жизни я видел, как полиция отступает под натиском демонстрантов, забрасывавших ее выдранными из мостовой булыжниками. Среди них были явные зачинщики, возможно, человек сорок. Но я думаю, что в целом демонстранты действовали спонтанно, удовлетворяя свою страсть к разрушению» 10. Тех, кого забрали из Сорбонны 3 мая, быстро выпустили, хотя те, кого арестовали в ходе последующих беспорядков, 4 и 5 мая предстали перед судом. Кроме того, 6 мая Даниэль Кон-Бендит и несколько его товарищей из Нантера были вызваны за заседание дисциплинарного совета Парижского университета. Чтобы поддержать их, собралась большая толпа, а столкновения между полицией и демонстрантами — наверное, самые жестокие за весь месяц — продолжались почти всю ночь.

Затем последовало несколько относительно спокойных дней. Демонстрантам, к немалой тревоге властей, удалось 7 мая по мосту Согласия перебраться на правый берег Сены, но они не стали атаковать ни Елисейский дворец, где расположена резиденция президента, ни другие центры государственной власти. Между студентами и властями начались осторожные переговоры, которые, однако, вскоре прекратились из-за нежелания властей освободить нескольких задержанных. И тогда 10 мая протестующие развернули невиданное по размаху строительство баррикад. Это, скорее, был уличный спектакль, а не возведение реальных укреплений. Зять де Голля, офицер, с мрачным удовольствием отмечал, что эти сооружения не выдержат атаку бульдозера 11. Баррикады напоминали о революциях 1830-го и 1848 годов — или, по крайней мере, о том, что студенты читали о них в романах. Наиболее внушительные баррикады были возведены — скорее всего, намеренно — на улице, названной в честь Руайе-Коллара, роялиста XIX века 12.

Власть серьезно отнеслась к вызову, который открыто бросали ей баррикады. В ночь с 10 на 11 мая их начали демонтировать, причем полиция приступила к делу после закрытия метро, рассчитывая на то, что наиболее энергичные активисты уже отправились по домам. Демонстрации, однако, теперь стали более многочисленными. Представляя де Голлю полицейские сводки, его помощник Жак Фоккар всегда выбирал самые низкие оценки численности манифестантов. По правде говоря, он слабо представлял реальное количество демонстрантов и подозревал, что более высокие оценки прессы могут оказаться ближе к истине 13. Демонстрантов было сложно отличить от прохожих и, так или иначе, обе эти категории иногда сливались. Некоторых парижан на демонстрации влекло любопытство или ностальгия по собственной радикальной юности. Например, Роберт-Андре Вивьен, депутат-голлист и ветеран Сопротивления, участвовал в демонстрации 21 мая — якобы для того, чтобы прийти на выручку своим левым коллегам-парламентариям, если такая необходимость возникнет 14.

В маленьком мирке парижской grande bourgeoisie по обе стороны баррикад возникали порой причудливые связи. Министр культуры Андре Мальро в майские дни обедал с испанским писателем Хосе Бергамином, с которым познакомился во время гражданской войны в Испании. После завершения обеда, когда Мальро предложил другу подвезти его на министерской машине, Бергамин попросил доставить его в захваченную студентами Сорбонну. Мальро, который направлялся в Национальное собрание, сказал ему: «Тебя тянет к иррациональному, а меня к ирреальному» 15.