Виталий Познахирев - Оттоманские военнопленные в России в период Русско-турецкой войны 1877–1878 гг.

Термин «коварство» (стр. 3) охватывал самые разные действия османов, начиная от злоупотребления ими белым флагом (что, впрочем, было зафиксировано лишь единожды) и заканчивая их неожиданными ночными атаками с выкриками: «Братцы! Не стреляйте, свои!». Однако чаще всего под коварством подразумевалась имитация некоторыми аскерами своей гибели или ранения с тем, чтобы, пропустив атакующего противника, открыть огонь в тыл наступающим. Это неизбежно привело к тому, что многие русские солдаты стали «на всякий случай» добивать всех раненых турок, которые только встречались им на пути.

Не меньшее негодование вызывало поведение и тех раненых османов, которые, находясь уже на своих перевязочных пунктах, первыми открывали огонь по приближающемуся противнику… Для раненых это оканчивалось крайне плачевно, хотя ответственность за подобные драмы следовало бы, конечно, возлагать не сколько на солдат обеих сторон, сколько на персонал названных медицинских учреждений, который не всегда контролировал вверенных ему людей, а то и просто бросал их на произвол судьбы, уходя со своими отступающими частями.

Данные стр. 5 и 6 выглядят вполне ожидаемыми и ясно указывают на то, что в бою россияне относились к врагу без пощады. В то же время к убийству раненого (стр. 7 и 8) русский солдат подходил уже менее решительно, тем более, что частью его сослуживцев такого рода поступки откровенно не одобрялись (в качестве аргумента обычно использовалась поговорка: «лежачего не бьют»). (к слову, приказы à la «Пленных не брать!» в русской армии, конечно же, звучали (по-видимому, так же, как и в турецкой). Однако у нас нет достоверных данных о том, что с обеих сторон они отдавались кем-либо выше младшего унтер-офицера. В этой связи все попытки вложить их в уста российских военачальников, включая генерал-лейтенанта М. Д. Скобелева, мы считаем точно такими же домыслами, как и приказ «Закапывать русских пленных живьем!», приписываемый маршалу Осману-паше [106]).

Восприятие собственно пленников раскрывают смысловые единицы, сведенные в Группу III (стр. 10–13). и здесь нельзя не заметить, что каждое второе высказывание о турках (стр. 10) содержит такие оценки, как «добродушные», «дружелюбные», «симпатичные», «красивые», «рослые», «плотные», «здоровые», «крупные» («наши перед ними словно дети оказываются»), «отборные», «обходительные», «любезные», «послушные», «кроткие», «смирные», «спокойные», «хладнокровные», «гордые», «милые», «премилые» и даже «замечательно милые». Отдельное внимание авторы источников обратили на то, что пленные из числа раненых (стр. 12) демонстрируют «удивительное терпение», «силу воли» и «поразительную выносливость», и даже операции, проводимые без наркоза, они переносят «без стона», «без ропота» и «без жалоб».

Вместе с тем каждое четвертое высказывание (стр. 11) выглядит для османов уже куда менее лестно: «фанатики», «дикари», «садисты», «варвары», «сущие звери», «безобразные», «неверные» (здесь в значении: «люди, которым нельзя доверять»), «нечистоплотные», «дикий взгляд», «отвратительные рожи» и пр. при этом с особой неприязнью русские отнеслись к коменданту редута Телиш бригадному генералу Хаки-паше. Невзирая на то, что последний сдал вверенное ему укрепление почти без сопротивления, современники, не сговариваясь, именуют его исключительно: «дурковатым», «трусоватым», «вертлявым», «жирным» и т. п. («Он так был весел и так жадно жрал, когда ему дали обедать, что любо было смотреть»).

Данные стр. 15 неопровержимо свидетельствуют о том, что голод, мороз, снегопады и иные бедствия, обрушившиеся на пленных на рубеже 1877–1878 гг., вызвали сострадание к ним практически у каждого (87,9 %), да и само упоминание этого чувства в изученных нами источниках (27,0 %) далеко опередило все, что их авторы вообще говорили о турецких военнослужащих (!). словом, как вспоминала одна из сестер милосердия, пленные «производили ужасающее впечатление; полузамерзшие, едва прикрытые рубищами, непостижимо грязные — они поразили и растрогали даже наших солдат, которые, нужно заметить, вообще, питали к туркам гораздо более симпатии, чем к своим "братушкам" союзникам (курсив наш — В.П.)» [107].

В этой связи положение османов оценивалось современниками как: «беспомощное», «безотрадное», «безысходное», «бедственное», «тягостное», но чаще «ужасное». сами они «бедные», «угрюмые», «несчастные», «жалкие», «измученные», «голодные», «разутые», «раздетые», «замерзшие», «босые», «голые», «грязные», «оборванные». Фигуры пленных «печальны», они имеют «несчастный вид» и, глядя на них, у авторов «наворачиваются слезы» и «ужас охватывает сердце и душу».

Завершая краткий обзор данного аспекта рассматриваемой проблемы считаем необходимым добавить к сказанному, что в отношении к пленным у русских военнослужащих просматривались и некоторые национальные приоритеты. Так, с наименьшей симпатией они относились к англичанам, полякам и, особенно, — к курдам, а с наибольшей — к арабам-египтянам, чьи офицеры пользовались репутацией людей интеллигентных и хорошо образованных, а солдаты поражали русских какой-то особой товарищеской спайкой, а равно крайне щепетильным отношением к правилам ношения формы одежды, отдания воинской чести и к дисциплине в целом [108].

Поскольку процедура приема пленниковносила характер достаточно рутинный, считаем целесообразным остановиться здесь лишь на тех моментах, которые представляются нам более или менее примечательными, а именно:

1. Досмотр нижних чинов по обезоруживанию противника проводился не всегда качественно ( офицеры не досматривались вообще ), почему часть османов без видимых затруднений провозила в Россию не только бритвы и шило, но и ножи, а возможно, и револьверы (сразу же оговоримся, что фактов вооруженного нападения турок на россиян нами не выявлено) [109].

2. При массовом поступлении пленных количество нижних чинов нередко оценивалось лишь приблизительно, вследствие чего удачные побеги этих людей оставались, в большинстве случаев, незамеченными.

3. Раненые и больные аскеры не всегда своевременно отделялись от основной массы пленников и обнаруживали себя лишь тогда, когда оказывались уже не в состоянии следовать в общей колонне. Впрочем, сказанному во многом способствовало то обстоятельство, что многие турки предпочитали не заявлять о наличии у них ран (болезней) и до последнего пытались оставаться со своими здоровыми сослуживцами [110]. (При существующем уровне медицины такое поведение было свойственно не одним лишь туркам: русские раненые еще в Крымскую войну панически боялись лазаретов и даже просили товарищей «предать их смерти»).