Виталий Познахирев - Оттоманские военнопленные в России в период Русско-турецкой войны 1877–1878 гг.

б) Круг субъектов рассматриваемых деяний вбирал в себя:

— нижних чинов российских вооруженных сил, начиная от казаков и бойцов иррегулярных национальных формирований (дагестанских, ингушских и др.) и заканчивая солдатами лучших гвардейских полков;

— румынских военнослужащих и болгарских дружинников;

— маркитантов союзных армий;

— представителей местного населения;

— лиц иных категорий, включая соотечественников и даже сослуживцев потерпевших.

в) С грабежами и их последствиями российское командование, обычно, боролось следующими мерами:

— изданием запретительных приказов;

— усилением караулов в местах расквартирования пленных;

— рассылкой в названные места конных и пеших патрулей;

— установлением запрета для военнослужащих союзных армий покидать расположения своих частей без разрешительных документов;

— выплатой потерпевшим денежной компенсации взамен утраченной собственности (правда, лишь генералам, да и то не всем);

— организацией и проведением розыска имущества пленных [118].

В качестве примера последнего можно сослаться на то, что в январе 1878 г. майор Мусса Шевкет бей заявил о пропаже у него в момент пленения двух чемоданов с пожитками и кавалерийского седла. Все перечисленное было найдено и возвращено офицеру буквально через несколько дней. Однако майор тут же обнаружил, что в одном из чемоданов недостает крупной денежной суммы. Розыск денег продолжался до ноября 1878 г., но окончился он, увы, безрезультатно [119].

10. Раненые османы доставлялись с полей сражений на передовые перевязочные пункты, а оттуда в дивизионные лазареты [120], военно-временные госпитали (ввг) и иные лечебные учреждения, кроме тех, которые входили в структуру органов Российского Красного Креста. Последние военнослужащих противника на излечение не принимали, что соответствовало уставу и требованиям руководящих документов этой общественной организации. Вместе с тем РОКК достаточно охотно выделял для помощи пленным свой медицинский персонал, а также перевязочные средства, одежду, белье, одеяла и пр. Кроме того, он всегда с готовностью принимал из военно-лечебных заведений русских раненых, чтобы освободить в них места для нуждающихся в стационарном лечении турок [121].

В российских госпиталях османы содержались на общих основаниях с остальными пациентами. глубоких и систематических отклонений от этого правила нами не выявлено. Случалось, конечно, что туркам отводили тесные, сырые или плохо отапливаемые помещения; несвоевременно меняли им соломенную подстилку; экономили на них хлороформ, предлагая оперируемым вместо наркоза коньяк или спирт и т. п. Однако бывало и так, что русские врачи настолько увлекались оказанием помощи пленникам, что начисто забывали о соотечественниках, а то и создавали османам ничем не обоснованные удобства: в частности, освобождали для них койки,… перекладывая русских раненых на пол [122].

Впрочем, врачи противника вели себя, порой, точно также. Например, раненые россияне, обнаруженные в турецких госпиталях после взятия Карса, категорически утверждали, что медперсонал относился к ним заботливее, чем к своим. В свою очередь, англичанин Чарльз Райан, оказывавший османам медицинскую помощь в Плевне, признавал, что когда на его перевязочный пункт турецкими санитарами было доставлено два тяжелораненых русских солдата, он постарался уделить этим людям максимум внимания и сделал для них все, что только мог, хотя с самого начала понимал, что оба россиянина безнадежны [123].

В госпиталях пленные иногда размещались вместе с русскими военнослужащими, но чаще — в отдельных палатах, а еще чаще — в обособленных помещениях (пристройки, сараи, конюшни и т. п.). Однако в идеале российское командование стремилось сосредоточить османов в специальных «турецких» госпиталях и под наблюдением турецких же врачей, поскольку русский медперсонал считал уход за пленными тяжелейшей для себя обузой, в т. ч. и по причине «языкового барьера» [124]. Правда, и турецкий медицинский персонал, особенно из числа иностранцев, не всегда оправдывал возлагаемых на него надежд. Так, после взятия Горного Дубняка (12 октября 1877 г.) «пленный» врач-немец отказался оказывать помощь раненым туркам, ссылаясь на то, что все перевязочные средства сгорели при штурме редута. Пять дней спустя Горный Дубняк посетил главный полевой хирург Балканской армии Н. М. Кадацкий. Позднее он вспоминал, что в редуте им были обнаружены: около 40 раненых турок, которые оставались все это время даже не перевязанными; ящик с якобы сгоревшими перевязочными материалами, которые оставались все это время даже не тронутыми, и два «пленных» хирурга-англичанина, которые все это время были заняты неизвестно чем. Н. М. Кадацкий и его спутники сделали несколько срочных ампутаций и, наконец-то, перевязали раненных, но при этом не задали никаких вопросов ни обоим «хирургам», ни медикам 2-й гвардейской пехотной дивизии, бравшей редут [125].

Партия раненых и больных пленных готовится к отправке в тыл. Гравюра

К сказанному необходимо добавить, что при захвате лечебных учреждений противника к ним приставлялся караул и прикомандировывались: офицер, которому поручалось «следить за нуждами раненых и исполнять требования (турецких — В.П.) врачей», чиновник из аппарата инспектора госпиталей, хирург «для заведывания по медчасти», а при необходимости — и иной персонал [126].

11. Вопросы регистрации турок регламентировались требованиями § 6 «Положения», согласно которым на сборных пунктах частей (соединений, объединений) должны были составляться «особые именные списки» (приложение 9), в которых указывалось бы полное имя пленного, его воинское звание и воинская часть (в т. ч. номер батальона, полка и корпуса), место жительства на родине, вероисповедание, а также место и дата пленения.

Однако на практике перечисленные данные, как правило, указывались лишь выборочно. Даже при регистрации офицеров. В отношении же нижних чинов все вообще могло ограничиться лишь сведениями об их общей численности. Попытки отдельных должностных лиц исправить ситуацию, в большинстве случаев, ни к чему не вели. Так, 24 июля 1877 г. управление Николаевского коменданта, ссылаясь на требования § 6 «Положения», запросило в штабе Черноморского флота данные на группу моряков, взятых в плен на турецкой шхуне «Осман-Гази» и присланных в управление «без всяких о них сведений». Ответ Штаба от 30 июля того же года красноречиво говорит сам за себя: «Пленные турки как служившие на коммерческом судне воинских званий не имеют. По вероисповеданию они магометане. Места же жительства их в отечестве неизвестны» [127].