Элетер Дзелепи - Секрет Черчилля

На этот раз реакция Москвы была еще более резкой. 22 марта Молотов направил Гарриману ноту, «открыто ставившую под сомнение искренность Соединенных Штатов» [22] Leahy . Op. cit. . В ней, в частности, говорилось:

«Таким образом, в Берне в течение двух недель за спиной Советского Союза, несущего на себе основную тяжесть войны против Германии, ведутся переговоры между представителями германского военного командования, с одной стороны, и представителями английского и американского командования — с другой. Советское правительство считает это совершенно недопустимым» [23] Этот текст идентичен тексту ноты, которую Молотов направил 22 марта послу Великобритании в Москве. (См.: «Переписка председателя Совета Министров СССР с президентами США и премьер-министрами Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.». Т. II. М., 1957, стр. 292. Далее будет даваться: «Переписка…»). .

Рузвельт, без сомнения, чувствовал себя задетым обвинениями Молотова, упрекавшего Соединенные Штаты и Великобританию в ведении переговоров с немцами без ведома Советского Союза. Но он попал в неловкое положение, воспользовавшись тезисами и аргументами своего государственного департамента и Черчилля. Он должен был засвидетельствовать свою добрую волю, только в данном случае он был плохо информирован (и это было не в первый раз), так как он не дал бы втянуть себя в полемику со Сталиным с ложных позиций.

25 марта он направил Сталину личное послание. Как ему представлялось, он уточнял дело и прежде всего должен был убедить Сталина в том, что не было переговоров без ведома русских.

«Я уверен, — писал он, — что в результате недоразумения факты, относящиеся к этому делу, не были изложены Вам правильно». И он брал на себя задачу изложить их правильно. Но факты, которые ему доложили, не соответствовали истине.

Он определенно говорил о «неподтвержденных сведениях», согласно которым «несколько дней тому назад в Швейцарии… некоторые германские офицеры рассматривали возможность осуществления капитуляции германских войск… в Италии». В результате этой информации фельдмаршалу Александеру разрешили просто послать в Швейцарию несколько офицеров своего штаба, чтобы проверить ее достоверность и, если она окажется в достаточной степени надежной, «договориться с любыми компетентными германскими офицерами об организации совещания… с целью обсуждения деталей капитуляции». И «если бы можно было договориться о таком совещании, то присутствие советских представителей, конечно, приветствовалось бы» [24] См.: «Переписка…». Т. II, стр. 196–197. .

Ответ Сталина (29 марта) на послание Рузвельта от 25-го был неопровержимым и затрагивал самую суть вопроса. Сталин ни в коей мере не возражал против переговоров, как таковых.

«Я не только не против, а, наоборот, целиком стою за то, чтобы использовать случаи развала в немецких армиях и ускорить их капитуляцию на том или ином участке фронта, поощрить их в деле открытия фронта союзным войскам».

Для Сталина главная проблема заключалась в отстранении русских от переговоров. «Но я согласен, — подчеркивал Сталин, — на переговоры с врагом по такому делу только в том случае, если эти переговоры не поведут к облегчению положения врага, если будет исключена для немцев возможность маневрировать и использовать эти переговоры для переброски своих войск на другие участки фронта, и прежде всего на советский фронт». «Только в целях создания такой гарантии, — уточнял Сталин, — и было Советским Правительством признано необходимым участие представителей Советского военного командования в таких переговорах с врагом».

«Я не понимаю, — добавлял он, — почему отказано представителям Советского командования в участии в этих переговорах и чем они могли бы помешать представителям союзного командования». Но Сталин это прекрасно понимал. Исключение русских совершенно изменяло смысл переговоров. Немцы имели в виду нечто большее, чем просто капитуляцию на итальянском фронте. Они ставили своей целью капитуляцию на всем западном фронте, которая могла бы привести к разрыву с русскими и заключению сепаратного мира с западными державами. Поэтому они и выдвигали в качестве предварительного условия неучастие русских в переговорах. Иными словами, все дело приобретало таким образом, по существу, политический характер. Отсюда серьезность ситуации.

Сталин обращал на это внимание Рузвельта.

«К Вашему сведению, — писал он, — должен сообщить Вам, что немцы уже использовали переговоры с командованием союзников и успели за этот период перебросить из Северной Италии три дивизии на советский фронт». И добавлял;

«Задача согласованных операций с ударом на немцев с запада, с юга и с востока, провозглашенная на Крымской конференции, состоит в том, чтобы приковать войска противника к месту их нахождения и не дать противнику возможности маневрировать, перебрасывать войска в нужном ему направлении. Эта задача выполняется Советским командованием. Эта задача нарушается фельдмаршалом Александером». В заключение Сталин отмечал: «Это обстоятельство нервирует Советское командование, создает почву для недоверия» [25] См.: «Переписка…». Т. II, стр. 198–199. .

Черчилль признает это, когда замечает в этой связи в своих мемуарах: «Я прекрасно понимаю беспокойство, которое испытывают русские при мысли о том, что мы можем принять военную капитуляцию на западе или на юге, что позволит нашим армиям продвигаться вперед, совсем или почти не встречая сопротивления, и достичь Эльбы и даже Берлина раньше Советского Союза. Так что, если переговоры завяжутся на этом фронте, который не является второстепенным, подобно итальянскому, то будет невозможно отделить военный аспект от политического».

В своем ответе на послание Сталина от 29 марта, который Рузвельт дал 1 апреля, он ограничился тем, что еще раз все отрицал.

«Я должен повторить, — писал он, — что единственной целью встречи в Берне было установление контакта с компетентными германскими офицерами, а не ведение переговоров какого-либо рода».

Он даже утверждал:

«Все это дело возникло в результате инициативы одного германского офицера, который якобы близок к Гиммлеру, причем, конечно, весьма вероятно, что единственная цель, которую он преследует, заключается в том, чтобы посеять подозрения и недоверие между союзниками». И добавлял: «У нас нет никаких оснований позволить ему преуспеть в достижении этой цели» [26] См.: «Переписка…». Т. II, стр. 203. .

По выражению адмирала Леги, «Сталин отмел эти аргументы президента». На самом деле факты, изложенные в послании Рузвельта (подготовленном генералом Маршаллом и адмиралом Леги, так же как и вся корреспонденция президента, относящаяся к этому делу [27] См.: Leahy . Op. cit. ), были неточны и представлены в искаженном свете. Рузвельт хотел убедить Сталина, что переговоры «какого-либо рода» с немцами никогда не имели места.