Элетер Дзелепи - Секрет Черчилля

Аргумент был несостоятельным. Зачем же было спешить до такой степени, чтобы действовать даже без Сталина, если новость уже распространилась? Официальное сообщение так или иначе запоздало. Оно было, следовательно, лишь формальностью. Поспешить или немного еще подождать, как того требовал Сталин, ничего не меняло в данной ситуации. Но поспешность, проявленная при таких обстоятельствах, выдавала побудительные мотивы Черчилля. Он без стеснения признался в них во время беседы с адмиралом Леги.

Адмирал, говоривший от имени президента, спросил, почему не согласовать это со Сталиным. Но премьер-министр оставался непреклонным. Нет времени, отпарировал он, ждать ответа Сталина.

Но почему было не подождать, раз обстоятельства не вынуждали к спешке? Такова была точка зрения Леги, которую он твердо отстаивал: ничего нельзя предпринимать без согласия Сталина.

В качестве последнего довода Черчилль прибег к небольшому шантажу: он уже сделал все необходимое, чтобы поставить всех перед свершившимся фактом. Все уже предусмотрено, даже час, когда король выступит по радио. «Невозможно, — добавил он, — отменить все это теперь, когда немцы распространили новость».

Все это было до такой степени лишено всякого смысла, что советник Трумэна не смог удержаться от возражений. Вопрос заключается, отвечал он, не во времени (поскольку официальное объявление будет сделано с опозданием), а в торжественности самого факта. «Весь мир в курсе дела, — справедливо заметил адмирал. — Это только вопрос об официальной декларации». Следовательно, не так уж важно, будет ли она сделана днем 7 мая, как того желает Черчилль, или утром 8 мая, как это было согласовано, или, наконец, 9 мая, как того просит Сталин. Так что Леги настоял на том, чтобы немедленно связаться с Москвой по телетайпу. Впрочем, если бы ответ Сталина оказался отрицательным, президент Трумэн выступил бы со своей декларацией в согласованный час — во вторник, 8 мая в 9 часов утра.

Пока Вашингтон пытался установить связь с Москвой, Черчилль проявлял все большее нетерпение. Через час после своей беседы по телефону с адмиралом Леги он снова позвонил: король не может ждать. Это было неправдой, но он непременно хотел добиться от американцев того, что требовал: ускорить официальное объявление о капитуляции Германии.

В конце концов Черчилль смирился со сроком, согласованным ранее между «тремя». Пока он всеми средствами пытался заставить американцев пойти на уступки, он узнал о послании Сталина, который в свою очередь предлагал отсрочить объявление о капитуляции до 9 мая. Для Черчилля теперь дело заключалось в том, чтобы избежать этой отсрочки. Ему, таким образом, надо было отказаться от своего собственного предложения, чтобы сохранить согласованное «тройкой».

Черчилль сам направил новое послание Сталину, чтобы подтвердить это соглашение. Он только что, писал он, предложил также президенту Трумэну, чтобы «тройка» одновременно обнародовала официальное объявление в тот день и час, которые были согласованы! Самое пикантное заключалось в том, что Черчилль, убеждая Сталина, приводил те же самые аргументы, которые выдвигал перед Трумэном, добиваясь ускорения официального объявления о капитуляции. «Невозможно», дескать, удержать в секрете факт капитуляции до 8 мая. Приказы немецким войскам будут передаваться открыто, и новость, таким образом, распространится.

Черчилль оказался вынужденным отказаться от своего плана и удовлетвориться первоначальным соглашением, чтобы избежать отсрочки, которой требовал Сталин. 9 мая было бы следующим днем после церемонии капитуляции в Берлине, что придало бы этому событию совсем другое значение и торжественность, чем если бы оно последовало за церемонией в Реймсе.

Без сомнения, чтобы удержаться теперь на этой позиции, Черчилль направил Сталину второе послание, в котором подчеркивал, что в качестве компенсации за отказ Сталина от требования отсрочки объявления о капитуляции он со своей стороны отказался от предложения ускорить это событие. «С большим сожалением», заявлял он откровенно, пришлось отложить объявление о капитуляции, которое ему хотелось сделать уже в этот день, 7 мая, «до того времени, которое было условлено первоначально». Он даже великодушно предложил оттянуть этот момент с 9 часов утра до 3 часов дня 8 мая.

Поскольку стало ясно, что он не добился желаемого, теперь это было уже неважно.

Эта ссора из-за даты может показаться пустяковой, но на ней следовало остановиться, так как она тесно связана со всем темным делом немецкой капитуляции. Все сводилось, в сущности, к следующему: изобразить это великое событие в Реймсе так, словно война закончилась капитуляцией вермахта перед англо-американцами. Черчилль, как мы видели, открыто говорил в данном случае о «престиже» Англии и Соединенных Штатов.

Все делалось, чтобы действительно создать такое впечатление, и прежде всего сама процедура подписания капитуляции.

С того момента, когда Эйзенхауэр поставил в известность советское верховное командование относительно предложения немцев о капитуляции, русские подняли вопрос о второй церемонии подписания капитуляции после Реймса, в Берлине. Это предложение, по видимому, не сразу было принято Вашингтоном, так как Москва «настаивала», как написано в сообщении Эйзенхауэра oт 6 мая военному министерству. Несомненно, именно благодаря настойчивости русских Эйзенхауэр согласился с советским верховным командованием. Черчилль сообщил Сталину об этом 8 мая; у Сталина, разумеется, были основания настаивать.

То, что вскоре произошло в Реймсе, полностью оправдывает эту настойчивость. Акт капитуляции отнюдь не носил характера капитуляции вермахта перед всеми союзниками, как англо-американцами, так и русскими. К этому следует добавить и текст, который был подписан. Документ был подписан американским генералом, генералом Беделлом Смитом, «от имени верховного командования экспедиционных войск». То есть от имени американских и британских армий. О советских армиях нe было и речи. Все было так, словно капитуляция вермахта касалась исключительно Соединенных Штатов и Англии!

Разумеется, состоялась и церемония капитуляции перед русскими, 8 мая в Берлине.

Как утверждает Трумэн, соглашение о капитуляции, подписанное в Реймсе, было лишь «кратким документом о безоговорочной военной капитуляции», и Эйзенхауэр «намеревался отправиться на следующий день в Берлин, чтобы там подписать капитуляцию окончательно и официально; на этой процедуре подписания маршал Жуков (победитель Берлина) должен был представлять советскую сторону». Как пишет сам Эйзенхауэр, он предупредил генерала Иодля после церемонии в Реймсе, что «немецкие командующие» должны будут «явиться в Берлин» в назначенное советским правительством время дли капитуляции вермахта перед русскими.