Элетер Дзелепи - Секрет Черчилля

Вопреки преднамеренно тревожным докладам, которые Клей посылал в Вашингтон, он меньше, чем кто-либо другой, мог поверить в желание советского правительства начать войну. Именно поэтому, чем больше русские старались не допустить усиления напряженности, тем более непримиримо вели себя генерал Клей и те, кто его поддерживал в Вашингтоне. Русские стремились добиться только возобновления четырехсторонних переговоров по германскому вопросу, прерванных с того времени, как западные державы предприняли попытку «разрешить» эту проблему втроем, создав обособленное западногерманское государство. Поэтому Клей выдвигал довод о «слабости» русских, чтобы подчеркнуть свою решимость.

Постоянно ставя в своих докладах вопрос, «не стремится ли советское правительство к войне», Клей в тех же самых докладах ясно показал, что война действительно могла начаться, но вследствие его собственной политики. Он пытался успокоить Вашингтон: раз русские боятся, не следует ничего опасаться. «Проба сил» не повлечет за собой войны. Западу эта «проба сил» принесет победу, в то время как русские погубят свой престиж. Аргументация Клея, путаная и противоречивая, свидетельствовала о том, что он был неискренен. Главное для него было в том, чтобы начать вооруженный конфликт.

Речь шла о том, чтобы прежде всего дать понять колеблющимся в Вашингтоне и общественному мнению в Соединенных Штатах и других западных странах, что Советский Союз уступает в военном отношении Америке и Западной Европе и что следует во что бы то ни стало воспользоваться «возможностью», которая представляется в Берлине, для того чтобы раз и навсегда покончить с красной Россией. «Нам нужно еще раз перейти Рубикон, и сделать это во что бы то ни стало», — писал Клей в своем докладе от 25 июня 1948 года министерству обороны в Вашингтоне, подстрекая его к действиям. Западные державы были очень сильны. «Наши войска, так же как и британские, — настойчиво внушал Клей в этом же докладе, — готовы к любым случайностям, и мы можем на них рассчитывать».

«Перейти Рубикон» в данном случае означало силой прорвать «блокаду Берлина». Поскольку русские не хотели войны, их следовало вынудить к этому. Фактически речь шла о том, чтобы «спровоцировать более чем пассивное сопротивление» со стороны русских. (Клей так и пишет черным по белому в своей книге.) Таким образом, обнаружилось истинное лицо берлинского кризиса, в котором «блокада», по сути дела, не играла никакой роли. Все те, кто, подобно Черчиллю, со времени второй мировой войны считал, что следует любой ценой помешать русским сохранить плоды победы, ни в коем случае не хотели упускать представившуюся возможность.

10 июля 1948 года генерал Клей передал по телеграфу министерству обороны доклад, казалось составленный на основе последней речи Черчилля.

«Я полагаю, — писал Клей, — что мир столкнулся сейчас с проблемой, значение которой можно сравнить со значением политической агрессии Гитлера. Действительно, советское правительство располагает сейчас гораздо большим могуществом, чем когда-либо прежде, для осуществления своих планов. Вследствие этого мы призваны играть преобладающую роль в мировой политике. Америка — единственная страна, которая может воспрепятствовать политике агрессии, и это должно быть сделано здесь и начато теперь же. В следующий раз, возможно, будет слишком поздно. Я убежден, что энергичные действия дадут эффект. Но он не может быть достигнут, если мы не пойдем на известный риск».

Клей, таким образом, раскрыл свои карты.

Эта политика, впрочем, сочеталась у Клея с той политической линией, которую он проводил в Германии. Спустя несколько дней, выступая во Франкфурте, он следующим образом охарактеризовал политику западногерманского государства, которое создавалось в это время. «Если это государство, — сказал Клей, — должно способствовать процветанию тризонии [три оккупационные зоны западных держав, то есть будущее западногерманское государство], то его следует рассматривать прежде всего как плацдарм для обратного завоевания востока» [125] «Le Monde», 27 juillet 1948. . Западногерманское государство еще не было создано, но «миссия», которую ему предстояло выполнить на востоке, была уже заранее определена, та же самая «миссия», которую выполняли Вильгельм II и Гитлер.

25 июня 1948 года военное министерство «посоветовало» Клею «не настаивать на вводе в обращение западногерманских денег (Deutsche Mark) в Западном Берлине, если эта мера может привести к вооруженному конфликту». Клей пренебрег этим и ввел в обращение новую западногерманскую денежную единицу в Западном Берлине, ничем при этом не рискуя, и доказал, что твердая позиция оправдывает себя. Он поднял затем новый «вопрос», гораздо более опасный, — о применении силы для прорыва «блокады Берлина». Если бы Клею и это удалось, то на этот раз, безусловно, началась бы война. Бравый генерал ни о чем другом, кроме войны, не помышлял. Ведь победа была у него в кармане.

Следует добавить, что серьезность положения объяснялась прежде всего тем, что главнокомандующий американскими оккупационными войсками в Германии не был одинок и проводил не свою личную политику. Его поощряли издали. Понадобилось решительное противодействие Белого дома и государственного департамента, чтобы помешать восторжествовать этой политике.

В это время военные в Вашингтоне развернули бурную деятельность, по видимости не имевшую никакой связи с тем, что происходило в Берлине. Они как раз пытались обеспечить себе контроль над атомной бомбой, что означало бы, что они смогли бы ее применить по своему усмотрению, не отчитываясь перед Вашингтоном. Ядерное оружие находилось в то время под контролем Комиссии по атомной энергии, и право окончательного решения вопроса о его применении принадлежало президенту Соединенных Штатов.

Этот вопрос стал предметом бесед с Трумэном, в окружении которого военные нашли себе убежденного защитника в лице министра обороны Форрестола, советофоба № 1 Соединенных Штатов. Трумэн решительно отказался предоставить такое право военным. Как пишет он в своих мемуарах, надо бы «со всей искренностью» ответить на вопрос: «Разумно ли было бы доверить охрану бомбы и право принятия решения другой организации [армии], которая сама должна была бы ее применить». Трумэн не хотел «предоставлять какому-нибудь ретивому подполковнику право решать, в какой момент следует бросать бомбу».

21 июля 1948 года военные руководители сами официально потребовали издания президентского декрета, передающего контроль за атомной бомбой армии. Но они натолкнулись на категорический отказ президента. В этот день Форрестол записал в своем дневнике: «Я сказал, что, учитывая напряженность, которая проявляется в Европе [берлинский кризис], мне представляется затруднительным обеспечить выполнение моих обязанностей, пока не будет наверняка решен вопрос о том, применим ли мы атомную бомбу в случае войны», — войны, которая могла возникнуть в результате берлинского кризиса. И Форрестол добавил без всяких околичностей, что он «считает необходимым составить планы, один из которых исходил бы из гипотезы применения атомной бомбы, а другие — из противоположной гипотезы».