Александр Сидоров - По тундре, по железной дороге: И вновь звучат блатные песни!

Отголоски этих куплетов можно легко выделить из современного уголовного варианта «Алёши» — там, где действуют генерал и поп:

Кстати, любопытная деталь: в большинстве текстов «Алёши» повествование начинается… от лица женщины! Обычно так:

Затем действие вдруг переносится в мужскую камеру следственного изолятора или тюрьмы. Дамочка же навсегда уходит в небытие, поскольку в мужской камере ей делать нечего.

Не кажется ли вам это странным? Мне — кажется. Думаю, объяснение может быть одно: видимо, существовали не только мужские, но и женские куплеты на мотив фокстрота «Алёша, ша!», возникшие в подражание «братьям Зайцевым». Почему же один из этих женских куплетов сохранился в мужских криминальных версиях? Да исключительно потому, что в нём упомянута улица, которая прямо связывает песню с Одессой, — Ланжероновская, или Ланжерон!

Названа улица в честь графа Александра Ланжерона — преемника герцога Армана дю Плесси де Ришелье на посту градоначальника Одессы. Александр Фёдорович оставил о себе добрую память: при нём появилась первая одесская газета, был разбит ботанический сад, а в 1817 году открыт Ришельевский лицей — второй в России после Царскосельского. Именно дом графа с пушками у входа дал название Ланжероновской улице и триумфальной арке Ланжерона, открывающей дорогу на пляж — опять-таки Ланжерон. Вполне возможно, что таинственная сытая незнакомка брела как раз по пляжу.

То есть упоминание Ланжерона в начале песни — фирменный знак Одессы, указание на то, где происходит действие. Реплика «брось Одессу-маму вспоминать» таковым указанием, строго говоря, не является, поскольку вспоминать этот город можно где угодно. Заметим, что «мусоров» могут заменять фраера и даже пьяная братва — совсем уж позднее включение.

Но вот вам вариант, который исполнил в 1975 году известный актёр, певец, собиратель «низовой песни» Иван Московский:

Понятно, почему Иван изменил женскую партию на мужскую. Но для чего ему понадобился невесть откуда возникший генерал? Он ничем здесь не оправдан, а уж его наезд на гуляющую девицу неожидан и, по сути, нелеп. Между тем у меня есть обоснованное подозрение насчёт того, что генерал забрёл в куплет неспроста, а является смутным отголоском ранних версий «Алёши». Укрепил меня в этой мысли «Музыкальный фельетон-1» — концерт Аркадия Северного, записанный в Ленинграде 14 ноября 1972 года «на память Георгию Петровичу Толмачёву».

Северный исполнил «Алёшу» с традиционным женским зачином и привычными «мусорами». Однако кто-то из публики тут же, в продолжение темы привёл другой вариант:

Скорее всего, питерские носители песни «разжаловали» генерала из ранних версий до старшины потому, что он мог ассоциироваться с милицейским старшиной. А вскоре генерал и вовсе оказался задвинут на задворки истории. К слову сказать, если вставить почтенного вояку в «женскую арию», мы убедимся, что «брела» — «генерал» замечательно рифмуются. Скорее всего, и история с претензиями этого уважаемого чина к шансонетке в куплетах была изложена более внятно. Но до нас, увы, оригинал не дошёл…

Почему мы уделили столько внимания упоминанию генерала в первом куплете? Стоит ли оно того? Думаю, стоит. Поскольку упор на генерале, а потом и на попе достаточно ясно свидетельствуют о том, что «Алёша, ша!» использовался на фронтах Гражданской войны в качестве большевистской песенной агитки. Об этом вспоминал не только Аркадий Гайдар, но и другие современники. Например, известный писатель и поэт Вадим Сергеевич Шефнер — коренной петербуржец. В повести «Счастливый неудачник» он рассказывает о первых послереволюционных годах в Питере — в частности, об Андреевском рынке:

«В той части рынка, где не было навеса, часто выступали певцы. Они пели разные новейшие чувствительные песни, а потом продавали текст, отпечатанный на машинке. Иногда они пели и то, что всем тогда было известно: “Вот поп с кадилою идёт, и он такую речь ведет: «Товарищи, я тоже за Совет», — а пролетарии ему в ответ: «Алёша-ша! Возьми полтона ниже, брось кадило раздувать! Эх, не подсаживайся ближе — Петрограда не видать!»”»

Легко убедиться, сравнив этот отрывок с куплетом из уркаганского «Алёши», что уголовники перекроили обличение попа на свой лад. То же, видимо, произошло и со злосчастным генералом. В революционных куплетах он наверняка был из белых. Но легко предположить, что водевильный генерал мог присутствовать и в более ранних одесских шансонных куплетах, где хитроумная девица поела за его счёт, но не пожелала расплатиться соответствующим образом, то есть «натурой». Во всяком случае, отголоски этой ситуации присутствуют в некоторых вариантах «Алёши».

Тут мне в самый раз повиниться перед читателем. Когда-то, комментируя текст «Алёша, ша!» в сборнике «Блатные песни» (2001), я на основании отрывка из «Счастливого неудачника» Шефнера отнёс «Алёшу» к питерскому песенному фольклору, позднее переделанному в одесский. И был, разумеется, неправ. Увы, никто не застрахован от ошибок. Но в данном случае ошибка была не случайной, поскольку революционный Питер действительно много сделал для продвижения одесского «Алёши» на широкие просторы Совдепии.

Мы уже касались особой роли в этой миссии «Квартета южных песен», который возглавляла актриса и певица Наталья Ефрон (исполнительница роли эсерки Фанни Каплан в фильме Михаила Ромма «Ленин в 1918 году»). Однако не менее популярен был в Питере шансонье и поэт Михаил Николаевич Савояров. Он работал в «рваном жанре»: выступал со сцены в костюме и гриме босяка. Огромное влияние савояровское творчество оказало на Александра Блока, который с 1915 по 1920 год десятки раз бывал на концертах знаменитого «босяка». По мнению ряда исследователей, эксцентрический стиль Савоярова сказался и на послереволюционном творчестве Блока. Например, Виктор Шкловский считал, что поэму «Двенадцать» многие поэты блоковского круга осудили и мало кто понял как раз потому, что поэт создал произведение совершенно несвойственное для себя, ломающее все стереотипные представления о «соловье Серебряного века». Шкловский подчёркивал: «“Двенадцать” — ироническая вещь. Она написана даже не частушечным стилем, она сделана “блатным” стилем. Стилем уличного куплета вроде савояровских».