Александр Сидоров - По тундре, по железной дороге: И вновь звучат блатные песни!

Нам в этой истории важно то, что слухи об отравлении деникинской разведкой знаменитой актрисы расплескались по всей Одессе. Сразу же последовал разгром большевистского подполья, который фактически воспринимался как подтверждение этих сведений. Для Макса Кюсса это могло стать шоком. Политические воззрения Веры Холодной его абсолютно не интересовали. А вот расправа над любимой женщиной воспринималась как чудовищное преступление, оправдания которому быть не может. И композитор без колебаний переходит на сторону союзников погибшей актрисы — врагов белого движения. Во всяком случае, такое объяснение звучит вполне логично.

Но мы опять отдалились от «Алёши»… Как уже упоминалось, серьёзные исследователи связывают появление куплетов «Алёша, ша!» с одесским комическим «Хором братьев Зайцевых», который был создан в 1918 году Леонидом Утёсовым. Но любопытная деталь! Да, в утёсовских мемуарах речь идёт о «комическом хоре». Однако никакие «братья Зайцевы» в названии хора не фигурируют. Почему? Вроде бы невинно обыграны «братцы кролики» — отголосок «Сказок дядюшки Римуса» Джоэля Харриса… Что в этом криминального?

Попробуем разобраться. То, что комические куплеты на музыку Макса Кюсса впервые были исполнены именно хором Утёсова в 1918 году, вполне очевидно. Уже к началу 1919 года они на слуху не только у одесситов. Писатель Роман Гуль, участник знаменитого Ледяного похода Добровольческой армии с Дона на Кубань и назад, вообще не был в Одессе в описываемое время: по окончании похода он осенью уехал в Киев, а оттуда в начале 1919 года вместе с другими пленными Русской армии — в Германию. В автобиографическом романе «Конь рыжий» Гуль вспоминает:

«Теперь в Гарце, в клаустальской “Гостинице Павлиньего озера” богатырь старался только забыться, залить всё алкоголем; и когда в бараке ночью с хохотом гремел какие-то песни о “денатурке”, все знали, стало быть, у Жигулина кончился коньяк и дымящийся, нетвёрдый, он веселится, хлеща с Червонцовым денатурат с плавающими в нем для вкусу перчинками.

“Алёша, ша! Возьми полтоном ниже!” — отвечает ему высоким фальцетом спившийся военный чиновник из Тулы Червонцев».

То есть известность «Алёши» как минимум по всей Украине среди самой разной публики неоспорима. Есть и более поздние свидетельства популярности «Алёши» — на сей раз среди эмигрантов, бежавших в 1920 году из Одессы в Турцию. Для справки: после бегства Антанты и взятия города в апреле 1919 года красными Добровольческая армия отбила Одессу уже 23 августа. Но 6 февраля 1920 года советская власть здесь победила окончательно, а Врангель с армией и толпами обывателей погрузились на корабли и направились к турецким берегам. У Ивана Соколова-Микитова в цикле рассказов «На сорочьем хвосте: Письма с моря» (1921) читаем:

«Никогда ещё не достигал таких размеров открытый разврат в Константинополе, ещё и в прежнее время славившемся международным рынком женского тела. Галата переполнена публичными домами, а публичные дома переполнены проститутками, из которых по крайней мере три четверти вывезены из России. Язык Тартуша — русский. На каждом шагу русские кабаки и пивнушки, в которых русские гармонисты наяривают всероссийское “яблочко” и особенно — модного в последние дни, вывезенного из Одессы “Алёшу”:

А «исторический романист русской эмиграции» Иван Лукаш в очерках жизни эвакуированных врангелевцев «Голое поле» (София, 1922) вспоминает, как «Мама, мама, что мы будем делать» пели на причале в турецком Галлиполи белые юнкера в 1920 году, чтобы согреться.

Во время пребывания армии Врангеля в Турции спонтанно возникали любительские театры:

«Отдельные исполнители, певцы и музыканты, находившиеся в рядах Армии, устраивались в кафе и ресторанах, выступая на эстраде с сольными номерами типа кабаре. Репертуар их носил совершенно случайный характер — от песенок Вертинского, цыганских романсов и куплетов до Чайковского и Грига…

В Марковском полку… составилась маленькая труппа кабаретного характера, выступавшая у себя в офицерском собрании. В полку случайно нашлось два-три опереточных артиста, и первым явился пресловутый “хор братьев Зайцевых”, а вслед за ним последовал целый ряд других шаржей и инсценировок, не требовавших сложных условий для постановки. Эта маленькая труппа стала ядром, из которого развилась затем большая труппа полка, свыше 20 человек… На первый план выдвигалось развлечение, и постановки ограничивались небольшими инсценировками, злободневными куплетами, частушками, водевилями и т. д.»

Так вот оно в чём дело! Оказывается, пресловутый «хор братьев Зайцевых» вовсе не канул в лету, а был воссоздан уже силами белогвардейских эмигрантов и пользовался большой популярностью. Чтобы у вас не оставалось никаких сомнений в том, что речь идёт именно о том, что прообразом комического хора Марковского пехотного полка стал именно утёсовский, приведём ещё одну цитату: «Турецкие мальчики, играя в солдатики, подают команды по-русски и, маршируя, лихо поют: “Мама, мама, что мы будем делать…”»

И это не всё. В воспоминаниях, которые относятся уже к жизни русской эмиграции в Германии 1920–1921 годов, дело заходит ещё дальше: «Театр миниатюр “Шалаш” располагался в помещении одного из ресторанов… Позднее на месте “Шалаша”… открылись “Дом артиста” и театр-кабаре, первые спектакли которого прошли с большим успехом; особой популярностью пользовался “Хор братьев Зайцевых”».

Понятно, что Леониду Осиповичу было совсем не с руки лишний раз напоминать о подобном «родстве» своего комического хора с эмигрантской белогвардейщиной.

Кстати, пока мы совершенно не касались первоначальных куплетов «Алёша, ша!», которые исполнял Утёсов с комическим хором — за исключением разве что припева (см. у Соколова-Микитова). Ясно только, что они уж точно имеют мало общего с тем нынешним каноническим уркаганским текстом, который приведён в начале нашего очерка.

Вот и начнём именно с припева. Почему в нём звучит именно «Алёша», а не любое другое мужское имя? Возможно, оно выбрано произвольно или потому, что окончание так чудесно стыкуется с последующим одесским «ша»? Но таких имён немало — Аркаша, Петруша, Витюша… Но безвестный автор остановился именно на Алёше. И не случайно. Потому что именно имя Алёша (Алёха) в русском языке и фольклоре имело пренебрежительно-иронический оттенок. О чём свидетельствует, например, «Толковый словарь» Даля: «Алёха, Алёша — лгун, хвастун, бахвал, как Иванушка-простачок, Емеля-дурачок, Кузька-плут, Наум-разумник и пр. Алёшки подпускать — шутить, хвастать, лгать».