Виталий Познахирев - Турецкие военнопленные и гражданские пленные в России в 1914–1924 гг.

Правда, справедливости ради заметим, что виновниками всего перечисленного, отчасти, являлись сами военнопленные, которые нередко либо продавали местному населению получаемое ими обмундирование (а также, кстати, и часть своего хлебного пайка), либо умышленно портили его «с целью уклонения от работы под предлогом неимения обуви и одежды» [276] ЦГИА СПб. Ф. 1280. Оп. 1. Д. 112. Л. 295. . Отдельные лица даже превращали это занятие в своего рода бизнес. Так, 21 января 1916 г. глава Рязанской управы просил полицмейстера «вновь подвергнуть строгому аресту военнопленного турецкой армии Тауфек Гусейн за то, что, вернувшись из-под ареста, тайком ушел из казармы на рынок, очевидно вновь с целью продать свою одежду (Курсив наш — В.П. ) и был задержан» [277] ГАРО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 2627. Л. 16. . Впрочем, и порча, и промотание пленниками предметов вещевого довольствия было явлением старым, как мир, а о трудностях борьбы с ним говорит уже то, что в ходе Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. власти вынуждены были установить… для россиян (!) административную ответственность за покупку у военнопленных казенного обмундирования и белья.

Ничуть не лучше положение с обмундированием обстояло и у пленных офицеров. Если в период той же войны 1877–1878 гг. большинство из них пошили себе в России и мундиры «на турецкий манер», и даже гражданские костюмы, то в рассматриваемых хронологических рамках ситуация стала совершенно иной. «Некоторые из пленных, понимая, что их изношенную одежду нечем заменить, шили себе широкие платья, подобные ночным рубахам, и начинали в них разгуливать, — вспоминал старший лейтенант Мехмет Ёльчен. — Таким путем они пытались сохранить свое обмундирование. Никто не обращал внимания на то, как смешно они выглядят, облачившись в широкие рубища, ермолки и башмаки на деревянной подошве. <���…>. Они не понимали, что выставляют турецкую армию и народ на посмешище» [278] Ölçen M. Op. cit. — P. 106–107. .

Что же касается вещевого обеспечения военнообязанных, то теоретически они могли рассчитывать на «одежное пособие в мере действительной необходимости не свыше 30 рублей в год» по усмотрению губернатора [279] ГАЯО. Ф. 73. Оп. 9. Д. 659. Л. 61. . Однако фактов выдачи туркам таких пособий нами не установлено.

Основную и, пожалуй, единственную особенность медицинского обеспечения турецких пленных мы видим в том, что в пределах Кавказского ТВД оно, по-видимому, не всегда отличалось должной оперативностью и эффективностью. К примеру, по мнению Заведующего медицинской частью Красного Креста при Кавказской армии профессора В. А. Оппеля, даже к исходу войны передовые госпитали армии «были плохо приспособлены к подаче правильной хирургической помощи <���…> имелось большое количество запущенных ранений, особенно среди пленных турок (Курсив наш — В.П. )» [280] ГАРФ. Ф. 3341. Оп. 1. Д. 118. Л. 39ж. . Впрочем, похоже, что проблема не ограничивалась одними лишь передовыми госпиталями и одной лишь областью хирургии. Так, по данным М. Э. Комахидзе, летом 1916 г. в Тифлисском лазарете № 8 уровень смертности турецких пленных «в результате хирургических заболеваний составлял 14 %, а от терапевтических болезней — 60 %», тогда как среднее значение данного показателя по лазарету едва достигало 3,3 % [281] Комахидзе М.Э. Жизнь и деятельность Григория Михайловича Мухадзе. Тбилиси: Мецниереба, 1975. — С. 34. .

Причины указанного явления, как представляется, требуют отдельного междисциплинарного исследования. Пока же мы можем сослаться на тот очевидный факт, что при лечении османов «языковой барьер» между врачом и пациентом возникал гораздо чаще и преодолевался гораздо сложнее, нежели в ходе лечения австрийцев, германцев и даже венгров. Порой наблюдались отказы пленников от спиртосодержащих медикаментов. Судя по некоторым данным, турки чаще своих союзников отклоняли предложения о необходимости выполнения хирургических операций, в т. ч. срочных ампутаций.

Определенную роль здесь сыграло и то, что из 43 пленных турецких врачей, большая часть оказалась в регионах Сибири, где османские пленники не только пребывали в меньшинстве, но и болели в полтора раза реже, чем их товарищи на Европейской части страны (см. Таблицу 40) [282] АВПРИ. Ф. 160. Оп. 708. Д. 5190. Л. 26, 28–29. . В то же время, Главное военно-санитарное управление российского Военного министерства даже в середине 1916 г. признавалось, что «не располагает сведениями о находящемся в русском плену турецком санитарном персонале» и само просило ГУГШ «не отказать выслать сведения о врачах турармии, находящихся у нас в плену» [283] РГВИА. Ф. 2000. Оп. 11. Д. 10. Л. 8–9, 12–19, 24–25. . (Впрочем, турецкие врачи трудились и на Кавказе, и именно в тех пунктах, где в них ощущалась наибольшая потребность — в госпиталях кр. Карс и лагеря военнопленных на о. Нарген. К примеру, в 1917 г. последний обслуживала «интернациональная бригада» медиков в составе шести турецких врачей, пяти русских и одного германского [284] Там же. Ф. 1300. Оп. 4. Д. 506. Л. 56; Д. 1152. Л. 97. ).

В остальном же можно утверждать, что турецкие военнопленные получали в России медицинскую помощь наравне со своими союзниками. В отдельных населенных пунктах пленникам отводились конкретные лечебные заведения. Например, в Курске, эвакуируемые с Юго-Западного фронта османы, помещались на стационарное лечение исключительно в 80-й сводный эвакогоспиталь, оборудованный в здании бывшего пивомедоваренного завода А. И. Квилиц [285] Там же. Ф. 2000. Оп. 11. Д. 195. Л. 4–5, 52, 114–117, 120–124; ГАКО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 8498. Л. 11, 63. . Однако уже в Рязани их могли направить практически в любой из эвакуационных госпиталей города (42-й, 43-й, 44-й, 45-й или 46-й) [286] ГАРО. Ф. 212. Оп. 2. Д. 5. Св. 1. Л. 331–332; Д. 64. Св. 8. Л. 265–269. .

Примерно такая же картина наблюдалась и в лечебных заведениях гражданских ведомств. Так, «Правила применения труда военнопленных и военнообязанных», действовавшие на Рязано-Уральской железной дороге, ясно гласили, что «так как пленные рассматриваются как поденные рабочие — им предоставляется лечение в полном объеме, включая и больничное» [287] РГИА. Ф. 273. Оп. 6. Д. 1480. Л. 160–161, 167. . Аналогичный порядок был предусмотрен и на строительстве Армавир-Туапсинской железной дороги, где заболевшие пленные турки госпитализировались в железнодорожную больницу г. Ставрополя [288] РГВИА. Ф. 1300. Оп. 1. Д. 1555. Л. 110. .

Правда, изложенное выше воплощалось в реальность далеко не всегда и не повсеместно, поскольку работодатели, получающие военнопленных для выполнения работ, возвращали их военному ведомству не только в истрепанном обмундировании но и (что намного хуже) массово больными. И исключение здесь не делалось даже для занятых на строительстве такого стратегического объекта, как Мурманская железная дорога [289] РГИА. Ф. 274. Оп. 1. Д. 176. Л. 171; ГАВологО. Ф. 129. Оп. 3. Д. 1453. Л. 12. . Тем не менее, в целом, уровень оказываемой пленникам медицинской помощи следует оценить как вполне приемлемый. Это признавалось даже членами делегаций Датского и Шведского обществ Красного Креста, регулярно работавших в России и обычно настроенных к ней более чем критически. К примеру, в отчете одной из таких делегаций за период с ноября 1915 г. по февраль 1916 г. указывалось следующее: «наши многочисленные посещения госпиталей в общем произвели на нас хорошее впечатление. Врачи и сестры милосердия обращаются доброжелательно с пленными и проявляют к ним много забот; пленные неоднократно просили нас выразить благодарность врачам и персоналу» [290] РГВИА. Ф. 12651. Оп. 11. Д. 123. Л. 2об. .