Виталий Познахирев - Турецкие военнопленные и гражданские пленные в России в 1914–1924 гг.

3. Что же касается тех, кто не сумел или не пожелал трудоустроиться одним из перечисленных выше способов, то эти люди могли быть принудительно привлечены к выполнению срочных работ, имевших важное государственное значение. Причем по нашим оценкам, такой способ трудоустройства военнообязанных носил характер крайней меры и нашел весьма ограниченное применение. К примеру, 4 августа 1915 г. Департамент полиции уведомлял Ярославского губернатора, что «ввиду недостатка рабочих по погрузке и выгрузке вагонов и барж с хлебом и фуражом для армии Министерством внутренних дел разрешено предоставить в распоряжение уполномоченных Главного управления земледелия и землеустройства по району Московско-Казанской железной дороги <���…> военнообязанных турок-грузчиков, водворенных в Ярославской губернии» [361] ГАЯО. Ф. 73. Оп. 9. Д. 659. Л. 82. . Кроме того можно отметить, что осенью 1916 г. труд турецких военнообязанных принудительно использовался на полевых работах в той же Ярославской губ. [362] Там же. Оп. 4. Д. 4570. Л. 3–3об.

Конец принудительным работам положили Октябрьская революция и Брестский мир, в результате которых гражданские пленные Центральных держав фактически обрели статус иностранцев, временно находящихся на территории России и не являющихся субъектами обязательной трудовой повинности. Небезынтересно отметить, что такой подход вызывал протесты работников отдельных советских органов. Например, 25 февраля 1921 г. Начальник управления по эвакуации населения Уральской области обращал внимание руководства Центрэвака на то, что еще не репатриированные турецкие подданные, проживающие на территории региона, в настоящее время «не подлежат трудмобилизации, что конечно создает ненормальность и явный вред государству, т. к. эти элементы, во-первых, являются потребителями, но отнюдь не производителями. Это с одной стороны. И эти лица в настоящий трудный момент занимаются поголовной спекуляцией, что создает большой ущерб для государства, с другой стороны. А посему губэвак считает далее это нетерпимым и в корне ненормальным явлением и просит Вас дать соответствующее разъяснение по поводу их реэвакуации или дать соответствующие мотивы по борьбе с этим нежелательным явлением» [363] ГАРФ. Ф. Р-3333. Оп. 3. Д. 330. Л. 48. . Впрочем, есть веские основания полагать, что в иных регионах страны власти боролись с «этим нежелательным явлением», не запрашивая у Центра ни разъяснений, ни «соответствующих мотивов». Во всяком случае, по нашим данным, летом 1921 г. принудительный труд турецких подданных применялся на уборке урожая в Саратовской губернии и на Северном Кавказе [364] Там же. Оп. 2. Д. 197. Л. 26. .

Несколько по-иному ситуация складывалась на Украине, где в 1919 г. имела место попытка привлечь турок к тыловым работам. Связано это было с тем, что в соответствии с национальным законодательством этой страны, трудовой мобилизации мог подлежать любой иностранец, если у Украины отсутствовали дипломатические отношения с государством его подданства. Турция же относилась именно к числу последних, в отличие, например, от Персии. Впрочем, выход был найден и здесь, и 25 июня 1919 г. Правовой отдел НКИД Украины разъяснил заинтересованным органам и учреждениям, что турецкие подданные не подлежат тыловым работам, по-скольку находятся под защитой персидского консульства в Киеве [365] Там же. Ф. 3604. Оп. 1. Д. 1. Л. 174. .

В заключение считаем необходимым добавить, что работодатели, как правило, избегали страховать военнообязанных от несчастных случаев и на случай болезни. Естественно, это не могло не приводить к драматическим последствиям. К примеру, 1 июня 1916 г. интернированный в Ярославль Хамди Балджи оглы, работавший по найму на погрузке фуража в вагоны железной дороги, в результате несчастного случая потерял последние фаланги двух пальцев левой руки. Спустя несколько дней, не добившись никакого вознаграждения от своего подрядчика, этот человек писал губернатору: «Не имея буквально никаких средств к жизни, существуя лишь поденным заработком на грузовых работах, я в настоящее время нахожусь в крайне бедственном положении, т. к. лишившись трудоспособности, не имею на кусок насущного хлеба». Судя по дальнейшей переписке, Ярославский губернатор искренне пытался помочь турку, последовательно обращаясь за содействием и к администрации железной дороги, и к уполномоченному Министерства земледелия, и к старшему фабричному инспектору губернии. Однако получив везде обоснованный отказ, в итоге мог лишь рекомендовать Хамди Балджи оглы попытаться решить данный вопрос через суд [366] ГАЯО. Ф. 73. Оп. 9. Д. 885. Л. 1–3. .

Свободу передвижения турецких военнопленных и гражданских пленных мы рассматриваем как их право на перемещение в пределах пункта интернирования, а равно на переезд в иные местности, которое не противоречит действующим правовым установлениям, основано на волеизъявлении самих пленников, не обусловлено их этноконфессиональными признаками и производится с ведома и дозволения лиц, осуществляющих за ними непосредственный надзор. При этом анализ документов Архивного фонда РФ дает основания выделить следующие формы рассматриваемого процесса.

1. Увольнение офицеров (но не нижних чинов) в населенный пункт интернирования с обязательством вернуться к определенному сроку, обеспеченным их честным словом.

Такой отпуск был предусмотрен ст. ст. 11 и 58 Положения о военнопленных, исчислялся он несколькими часами и реализовывался, главным образом, в целях совершения пленным покупок, посещения врача (в первую очередь — стоматолога) и т. п. (Впрочем, из лагеря на о. Нарген офицеры увольнялись в город Баку и с правом оставаться там на ночь). Однако в июле 1915 г. данная практика была повсеместно прекращена после побега двух уволенных «на честное слово» капитанов — Сухейла Иззета и Шукри Шабан бея [367] РГВИА. Ф. 2100. Оп. 2. Д. 684. Л. 18, 23. . С этого момента и вплоть до конца войны офицеры оттоманской армии, в отличие от своих союзников, могли покидать отведенные им помещения лишь в сопровождении вооруженного конвоира.

Правда, здесь нельзя обойти молчанием тот факт, что отсутствие права на свободу передвижения с лихвой компенсировалось офицерами разного рода полуофициальными, а то и неофициальными выходами за пределы места расквартирования. Так, в июле 1916 г. начальник Воронежского жандармского управления доносил губернатору, что пленные офицеры, размещенные в г. Богучар, охраняются неудовлетворительно и по ночам, «пользуясь тем, что изгородь плохая, уходят к женщинам». Летом 1917 г. в Канске заведующему военнопленными не раз приходилось собирать подведомственных ему офицеров, «извлекая [их] из различных увеселительных заведений и даже публичных домов». 25 января 1918 г. заведующий военнопленными при управлении Рязанского уездного воинского начальника докладывал последнему, что в ходе проведенной им накануне ночной проверки пленных, расквартированных «в домах Кормалина и Никитина, оказалось находящихся в отлучке» в общей сложности 11 офицеров [368] РГВИА. Ф. 1468. Оп. 2. Д. 415. Л. 4; ГАВоронО. Ф. И-6. Оп. 2. Д. 462. Л. 8; ГАРО. Ф. 212. Оп. 2. Д. 78. Св. 10. Л. 107. .