Станислав Чернявский - Алексей Комнин - спаситель Византийской империи

Правда, авторитетный немецкий историк Крестовых походов Бернгард Куглер полагает, что византийцы были разбиты рыцарями. Но в крайнем случае можно говорить, что сражение закончились вничью. Рыцарям не удалось ворваться в Константинополь. В то же время Анна Комнина ясно пишет, что крестоносцы «бежали». Обычно она не замалчивает поражений своего отца. Что касается стремления Алексея уладить дело миром, то оно оставалось неизменным даже после новой победы, о которой мы скажем ниже и в которой Куглер не сомневается. Причина вполне прозаична. Император понимал, что победа над лотарингцами бессмысленна: следом идут новые войска крестоносцев, которые раздавят Царь-город вместе с его обитателями.

Впрочем, и здесь не обошлось без альтернативной точки зрения на события. Средневековый хронист из Нижней Лотарингии Альберт Аахенский пишет, что победили его соотечественники. Он просто хочет угодить вельможным господам — лотарингским герцогам, которые оплачивали его труд.

Это было в обычае западных аристократов. Прислугу и чернь за людей не считали. Византийцы мыслили в то время иначе. Достаточно почитать «Советы и рассказы Кекавмена» — византийского полководца той поры, чтобы понять всю степень отличия. Кекавмен говорит о простых людях без всякого презрения и теоретически считает всех равными по рождению. Но не по богатству и удаче.

При чтении хроник может сложиться неправильное впечатление, что рыцари все как один злились на Алексея Комнина, ненавидели византийцев и хотели расправиться с ними. Но есть важный нюанс. Большинство европейских хронистов сочиняли свои произведения гораздо позже — через несколько десятилетий после грозного 1097 года. За это время много воды утекло. Отношения Европы и Византии сильно ухудшились.

По замкам и городам гуляли мифы о продажности, жадности и коварстве православных правителей.

Хотя, как мы видим, князья-католики ни в чем не уступали своим православным коллегам. Жестокость, цинизм, ханжество, низменные дела под прикрытием высоких слов — все это встречается десятки тысяч раз в истории человечества. Они существуют у католиков, православных, мусульман, евреев, буддистов, конфуцианцев — у всех. Несправедливо выгораживать одних, обвиняя других.

В 1097 году образ врага еще не был создан. Византию пока не считали монстром на Западе. Многие графы симпатизировали Алексею Комнину, искренне искали дружбы ромеев и не держали на них зла. То есть многое зависело от личных амбиций крестоносных вождей.

Приведем занятное письмо графа Стефана де Блуа, которое тот адресовал жене, тосковавшей во Франции.

«Благодаря Богу я прибыл в Константинополь с величайшей радостью, — пишет Стефан. — Император принял меня по достоинству с великим почетом, как родного сына, щедро наделил дарами, и, вообще говоря, во всей Божьей рати нет ни одного герцога, графа и другого значительного лица, кому бы он более верил или был более благосклонен, нежели ко мне… Скажу тебе по правде, что в наше время нет на земле человека, который был бы подобен императору. Он щедро наделяет наших князей, всех воинов осыпает дарами и кормит бедных». Это — голос непосредственного участника событий, а не хитрого хрониста, который приспосабливается к вкусам заказчика. Здесь нет ни слова о коварстве ромеев.

Или вот еще один современник: монах Фульхерий Шартрский. Точнее это имя звучит Фуше, но по традиции его принято называть Фульхерием (такова латинизированная форма). Он сопровождал нормандского герцога Роберта и подробно описал поход. К Алексею и византийцам Фуше относился вполне лояльно. «Какой знаменитый и красивый город этот Константинополь! — восхищается Фуше. — Там постоянно содержится и живет, как я полагаю, 20 тысяч евнухов». Очередное преувеличение, но никакой злобы. Дальше — слова о клятве, которую принесли графы и герцоги. «Нашим вождям было необходимо вступить с императором в дружеские отношения, чтобы получать, и теперь, и на будущее время, советы и помощь как для себя, так и для тех, которые последуют за нами тем же путем». Просто, прагматично, однако вовсе не агрессивно.

Итак, все зависит от принадлежности рыцарей к той или иной партии. А именно, к партии французов или к партии Боэмунда и Бульона. Первые относились к ромеям терпимо. Вторые — с ненавистью.

С честными и откровенными людьми Алексей вел себя как верный союзник. С ложными друзьями — как тонкий политик. Вот и все.

Не был однороден и этнический состав армий. Поясним нашу мысль на более позднем примере. В XV веке османский султан Баязет вывел против среднеазиатского завоевателя Тимурленга «этническую солянку» из множества туркменских племен — текинцев, исфендияров, караманов и т. д. Вторую половину османского войска составляли сербы, греки, албанцы, болгары, армяне…

Не более монолитными были сельджукские армии в конце XI века.

Словом, сельджуки напали на крестоносцев. «Произошло ужасное сражение, — пишет Матфей, — обе стороны, кинувшись друг на друга, бились бесстрашно и безжалостно, как дикие звери. Сверкание шлемов, гром лат, скрип луков собрали воедино все множество иноплеменников, от грозных криков сотрясалась земля, от свиста стрел бросало в дрожь лошадей. А кто был храбр и мужествен, стал сражаться. Подобно детенышам львов, они беспощадно рубили друг друга. Тот день был более страшным и ужасным, чем день первой сечи, ибо султан дрался с племенем франков с шестьюдесятью мириадами воинов. В столь страшной битве войско франков победило войско персов, учинило огромное, страшное побоище, так что трупы убитых усеяли поле; франки обратили персов в бегство и взяли мириады трофеев и пленных. Не счесть золота и серебра, что захватили они у персов».

Вот подробный рассказ Гийома Тирского о действиях Раймунда: «Он поставил против нее (стены) две метательные машины, которые работали беспрерывно; но стены были так крепки, что ему не удалось отбить ни одного камня. Он удвоил потому метательные орудия, чтобы не быть вынуждену отказаться от предприятия, приказал бросать в большем количестве камни и обломки скал необыкновенной твердости, так что стена дала трещину и камни начали от ударов обсыпаться. Когда войско заметило это, все бросились через ров, воодушевляя друг друга, и стали пред самою стеною, с тем чтобы или разрушить башню, или по крайней мере сделать брешь ( perforare ). Жители же города, увидев, что башне угрожает падение, наполнили ее внутри камнями и цементом, на случай, если от подкопов или метательных машин обрушится башня, то можно будет вместо старого противопоставить осаждающему неприятелю новое укрепление. Тогда наши, под прикрытием прочной осадной кровли ( sub testudine ), которую они с большими усилиями поднесли к самой стене, начали усердно подкапывать башню. И наконец им удалось, после тяжкого труда, пробить железными орудиями такое отверстие, что два вооруженных человека могли войти рядом. Жители города дали единодушно отпор устремившемуся с жаром неприятелю, противопоставляя хитрость хитрости, силу силе, старались всяческим оружием, луками, метательными машинами, пращами отбить противников назад и защититься от их нападения».