Эккехард Клюг - Княжество Тверское (1247–1485 гг.)

«и бышеть тишина и отъ оузъ разрешение христианомъ и радостию възрадовалися, а в рази ихъ облекошася въ студъ» [846].

9 марта 1374 г. митрополит Алексей в сопровождении патриаршего посла Киприана [847]прибыл в Тверь и посвятил нового тверского епископа после того, как тверская кафедра пустовала почти год [848]. Тем самым вновь обретенное согласие между Москвой и Тверью было укреплено. В одно мгновение ситуация в Суздальской Руси полностью изменилась: так по крайней мере, казалось.

Л. В. Черепнин правомерно ставит вопрос о том, как следует объяснять внезапное возникновение подобной «идиллии». Сам Л. В. Черепнин, зная о том, что мир между Москвой и Тверью просуществовал лишь год, отвечает на поставленный вопрос в том смысле, что обе стороны понимали заключенное соглашение лишь как передышку и готовились к новой войне [849]. Другие авторы усматривают наличие воинственных намерений лишь у тверской стороны [850]. Поскольку источники умалчивают о мотивах и планах действий Москвы и Твери, возможны лишь гипотетические заключения, исходящие из имеющихся фактов и интересов обоих великих князей. При этом нужно учитывать следующие обстоятельства:

1. В 1373/1374 гг. в намерения Москвы явно не входило нападение на Тверь; подобное нападение могло быть расценено как нарушение мира и союзниками Твери — литовцами.

2. Единственным поводом для московского вмешательства в тверские дела (не доводящего дело до войны) были попытки кашинского удельного князя Михаила Васильевича укрепить свое положение с помощью татар. После смерти Михаила и подчинения его юного сына великому князю тверскому исчезла и эта возможность.

3. Тот факт, что мир между Москвой и Тверью был заключен уже несколькими днями позже капитуляции Василия Кашинского [851], указывает на начало мирных переговоров Дмитрия Ивановича и Михаила Александровича до этого срока.

4. Тверскому великому князю настолько важно было освободить своего старшего сына, что за его освобождение он отдал занятые ранее территории.

Представляется, что и с московской, и с тверской позиций многое говорило за то, что был обоюдный интерес придать взаимоотношениям менее напряженный характер, если уж о продолжении противоборства по разным причинам не могло быть и речи. Перспектива сохранения мира была хорошей до тех пор, пока сохранялась ситуация, созданная в конце 1373 г. подчинением Василия Кашинского. В то время, как у Дмитрия Московского не было возможности нанести дополнительный удар своему тверскому противнику, не считаясь с новым нападением литовцев на свои земли, Михаил Александрович не мог всерьез рассчитывать на выступление против Москвы без литовской поддержки. Литовцы вновь продемонстрировали, сколь высоко они ценят мир с Москвой; последняя же не предпринимала попыток нарушить равновесие между обеими «сверхдержавами» — Литвой и Москвой. С литовской стороны это равновесие всецело определялось независимостью Твери от Москвы. Кроме того, заложничество сына Михаила Ивана с ноября 1372 г. по начало 1374 г. значительно ограничивало дееспособность Твери. Поэтому нельзя считать невероятным, что на рубеже 1373–1374 гг. Москва и Тверь действительно были готовы пойти на компромисс.

Существенная база, на которой этот компромисс основывался, была разрушена уже в 1374 г. после бегства кашинского князя Василия Михайловича в Москву [852].

В ноябре 1374 г. по случаю рождения у великого князя Дмитрия второго сына Юрия в Переяславле состоялся «съезд велик» русских князей. Хотя внешне эта встреча совершенно не имела политического характера, все же бросается в глаза, кто принял в ней участие, а кто — нет. В Переяславль не приехал ни Михаил Александрович, ни кто-либо из других представителей тверского княжеского дома, зато круг участников пополнили некоторые князья, годом позже воевавшие против Твери совместно с великим князем Дмитрием Ивановичем. Поименно при этом названы Дмитрий Константинович Суздальско-Нижегородский с братьями [853], а также отмечено, что «отовсюду съехались князья и бояре…» [854].

События 1375 г. невозможно понять в полной мере, если не учитывать этой их предыстории.

Казалось, что на рубеже 1374/1375 г. Тверь снова находилась в большой опасности. Бегство кашинского князя в Москву и встреча русских князей в Переяславе были предзнаменованиями нового московского наступления. Михаил Александрович оказался перед альтернативой: либо выжидать и потом, может быть, вновь бежать сломя голову в Литву, либо сделать первый ход самому. Когда Ольгерд впервые не смог прийти на помощь тверичам в конце 1370 г., Михаил получил большую фору, захватив владимирское княжение; после этого его московский соперник вынужден был сначала позаботиться о возврате ярлыка на великое княжение. К этому испытанному средству Михаил Александрович и прибег еще раз.

В начале марта 1375 г. [855]в Твери встретились два человека, прибывших из Москвы. Одним из них был Иван Васильевич Вельяминов, другим — Некомат Сурожанин, торговец из Крыма [856], судя по имени — грек. Причина появления в Твери Ивана Васильевича ясна: после смерти его отца великий князь Дмитрий упразднил должность московского тысяцкого, исполняемую в последнее время представителями рола Вельяминовых. Причиной этой акции была потенциальная угроза власти великого князя, исходившая от московских тысяцких [857]. Купца Некомата могла привлечь в Тверь ключевая географическая позиция этого города и хорошие связи Твери с Литвой.

Относительно прибытия обоих этих представителей в Тверь Рогожский летописец отмечает, что случилось это «на христианьскую напасть» [858]. Задним числом тверской летописец имел достаточно основания для такого суждения. Но в начале марта 1375 г. тверской князь думал иначе. Михаил, вполне возможно, ближе узнавший от обоих перебежчиков о планах Москвы [859], сразу же после их прибытия в Тверь послал их обоих в Орду [860]; сам же он 25 марта [861]отправился в Литву. Немного позже он возвратился оттуда. Летом события приобрели острый характер:

«Потомъ тогды же месяца иуля въ 13 приехалъ Некоматъ изъ Орды съ бесерменьскою лестию съ посломъ съ Ажи-хожею во Тферь ко князю къ великому къ Михаилу съ ярлыки на великое княжение и на великую погыбелъ христианьскую граду Тфери. И князь великии Михаило, има веру льсти бесерменьскои, ни мала не пождавъ, того дни послалъ на Москву ко князю къ великому Дмитрию Ивановичю, целование крестное сложилъ, а наместники послалъ въ Торжекъ и на Углече поле ратию» [862].

В чем же могла заключаться «басурманская лесть», которой поверил великий князь тверской? Немного далее, уже рассказав о нападении москвичей, тверской летописец сообщает, что Тверь напрасно ждала помощи от татар и от литовцев [863]. Вероятно, в начале 1375 г. Михаил пытался заручиться обещаниями помощи как от тех, так и от других; если они и были получены, то выполнены впоследствии не были. В Литве Михаил представлял свои интересы лично; но литовцы с февраля 1375 г. были вовлечены в тяжелое противоборство с Немецким орденом, продлившееся до самой зимы [864].