Дмитрий Мишин - Сакалиба (славяне) в исламском мире в раннее средневековье

Кому поставляли венецианцы невольников? Сведения о торговле Венеции, да и вообще итальянских городов с Востоком, которыми мы располагаем сейчас, крайне неполны и по сути исчерпываются несколькими упоминаниями, которые для VIII и IX вв. приведены выше. Почти при всех упоминаниях контрагентом итальянцев выступает Северная Африка. Картина не изменяется и в X в. В 972 г., когда в Венеции были введены ограничения на торговлю с сарацинами, в порту были арестованы три корабля, из которых два отправлялись в ал-Махдиййу и один в Триполи [207, с. 28; 584, с. 374]. Между тем нет ни одного свидетельства торговых связей Венеции с мусульманской Испанией [183]; собственно говоря, и связи других итальянских городов с Андалусией не представляются особенно развитыми — амальфитанцы, например, появились в Испании лишь в 942 г., да и то не как работорговцы [120, с. 278, 285]. Приводимое свидетельство о том, что папа Пасхалий I (817–824) разыскивал угнанных в рабство христиан и обнаружил некоторых из них в Испании [150, с. 52], вряд ли можно считать доказательством существования торговых связей между Италией и мусульманской Испанией, так как невольники были скорее жертвами испано-мусульманских пиратов, предпринимавших в то время рейды на Сардинию и в другие районы Средиземноморья. Наличие сведений о торговле Венеции с Африкой и отсутствие таковых в отношении торговли с Андалусией, думается, вряд ли случайно. Исторический контекст, в котором развивалась торговля Италии с мусульманским миром в тот период, также говорит в пользу более тесных связей с Африкой. Данные о торговле между Италией и Северной Африкой появляются уже в середине VIII в., во время, когда Андалусия переживала период внутренних смут и хозяйственного упадка. В IX в. североафриканские мусульмане вторглись в Италию, создав себе ряд баз (Сицилия, Бари, Гарильяно), и заняли намного более сильные позиции в регионе, чем андалусцы. Отсюда следует, что связи венецианцев с североафриканцами появились раньше и имели лучшие усло вия для развития, чем предполагаемые связи венецианцев с андалусцами. Более того, венецианцы, разумеется, знали о вражде между испанскими Омейядами и правителями Африки — Аглабидами и впоследствии Фатимидами. Мне представляется весьма вероятным, что венецианцы могли не развивать отношения с мусульманской Испанией намеренно, понимая, что это приведет к ухудшению их отношений с более важными для них партнерами-североафриканскими и, возможно, сирийскими государствами. Такую мысль уже в начале XX в. выдвинул Х. Кречмайр. Анализируя фрагмент хроники Андреа Дандоло, где автор сообщает, что дож Пьетро Орсеоло II, придя к власти в 991 г., отправил посольства всем мусульманским правителям, чтобы продемонстрировать свое желание иметь с ними дружеские отношения, Кречмайр замечает, что имелись в виду, скорее всего, египетские Фатимиды и правители Алеппо, Дамаска и Сицилии, в то время как посольства в Кордову и Багдад могли и не посылаться [513, с. 129]. Учитывая исторические условия того времени, считаю предположение Кречмайра вполне оправданным.

Положение о том, что торговля и политика Венеции ориентировались на Северную Африку, означает применительно к нашему исследованию, что поток невольников, в том числе и сакалиба , направлялся из Венеции не в Андалусию, а в Магриб и Египет. Из этого, в свою очередь, вытекает, что Северная Африка имела по сравнению с Андалусией еще один канал поступления невольников- сакалиба — венецианский. Впоследствии это обстоятельство сыграет определенную роль в истории рабов- сакалиба в исламском мире, но к рассмотрению данного вопроса мы вернемся несколько позже.

Говоря о работорговле рахданитов, мы останавливались, в частности, на том, какие преграды стояли на ее пути и как их удавалось преодолевать или, лучше сказать, обходить. Меры против работорговли принимались и в Венеции. В 876 г. дож Орсо Партичипацио I (864–881), собрав ассамблею духовенства и народа, провозгласил, что венецианцам запрещается торговать рабами и даже брать их на борт кораблей под страхом строгих наказаний [189, т. 12, ч. 1, с. 159]. Другой декрет о запрете работорговли появился в середине X в. В отношении его датировки единого мнения у специалистов пока нет: издатели Г. Тафель и Г. Томас полагали, что речь шла о двух декретах, 945 и 960 гг. [207, с. 16, 17]; Й. Хоффманн, в свою очередь, говорит только о декрете 960 г. [488, с. 172, прим. 35]. Основой нового акта стал декрет 876 г., и авторы, среди которых следует выделить дожа Пьетро Кандиано IV (959–976) и патриарха Градо Боно, прямо ссылаются на этот документ, заявляя о своей решимости выполнять его положения. Задачей декрета ставилась полная ликвидация работорговли. Покупка и продажа рабов запрещалась, не разрешалось также брать невольников (как мы сказали выше, из Венеции, Истрии, Далматии и других местностей) на борт, перевозить работорговцев и иудеев, предоставлять грекам деньги для покупки рабов, а также продавать невольников грекам из Беневента [163, т. 6, ч. 1, с. 209–210; 207, с. 25–31; 584, с. 370–372].

Как и в славяно-германском регионе, особую роль в принятии декретов против работорговли играла церковь. Декрет 876 г. был издан под влиянием патриарха Градо Петра, а декрет 945/60 г. — патриарха Боно [464, с. 205–206]. Часто высказывается мнение, что Пьетро Кандиано IV, незадолго до 960 г. пришедший к власти, крайне нуждался в поддержке церкви и издал декрет о запрете работорговли, чтобы привлечь на свою сторону церковных иерархов [464, с. 272; 488, с. 174]. Влияние церкви прослеживается и в самом тексте декрета 945/60 г.: провозглашение запрета работорговли сопровождается фразой о том, что если венецианцы исправятся, то Всемогущий Господь простит им грехи. Думается, как и в славяно-германском регионе, в Венеции церковь интересовали прежде всего невольники-христиане. В тексте декрета 945/60 г. прямо не указывается, что речь шла о них, однако Андреа Дандоло, рассказывая о принятии этого документа, говорит о запрете торговли рабами-христианами ( commercium de mancipiis christianis ) [189, т. 12, ч. 1, с. 175].

Поскольку акцент делался на защите от неволи христиан, запреты особенно не затрагивали торговцев рабами-язычниками. Но это было не единственной лазейкой для продолжения работорговли. Согласно тексту декрета, венецианцы не имели права везти невольников далее Пулы, в Византию или другие места, если только речь не шла о выкупе самого себя, ситуации, когда городу мог быть нанесен значительный ущерб [184]или же когда рабов вывозили для нужд двора. Ситуация с выкупом вполне понятна, но два остальных исключения требуют пояснений. Обычно в историографии указывается несколько причин. С одной стороны, дож сам нуждался в рабах, которые могли быть использованы в его личной гвардии и на флоте, а также для работы на верфях, с другой — и это особенно важно для нас — он полагал, что полный отказ от поставок невольников, прежде всего мусульманам, может повлечь за собой ответные санкции последних, например, притеснения венецианских торговцев в арабских странах либо даже прямые нападения на Венецию или ее корабли [464, с. 275–276; 513, с. 110–111; 488, с. 178–179]. Рабы- сакалиба высоко ценились в исламских странах, и вряд ли мусульманские правители приветствовали бы одностороннее прекращение Венецией их поставок. Вывоз в мусульманские страны невольников, таким образом, продолжился, однако делали это теперь государство и те купцы, которые отваживались нарушать запрет. Работорговцев, действовавших по поручению дожа, и контрабандистов было, вероятно, меньше, чем до принятия декрета, поэтому мы вправе говорить о сокращении числа невольников, поставлявшихся венецианцами в исламские страны, но утверждать, что декрет 945/60 г. вообще покончил с вывозом рабов, в том числе и славянских, из Венеции, было бы неверно.