Владимир Пашуто - Образование Литовского государства

в) О праве завещания движимого имущества. Этот вопрос затронут (I, ст. 4) в таком контексте: признано, что пруссы могли «свободно использовать, давать [взаймы], дарить, продавать и делать все другое, что они захотят как при жизни, так и после смерти со своим движимым имуществом»; кроме того, еще раз (I, ст. 6) сказано, что они получают «право составлять завещания о своем имуществе, движимом, а также недвижимом (ср. также I, ст. 3).

Итак, в прусском обществе до завоевания его рыцарями налицо право купли-продажи движимого имущества и его наследования (ограниченное сыновьями) по закону и (видимо, без ограничений) по завещанию.

2) О недвижимом имуществе пруссов.

а) О праве купли и продажи недвижимого имущества. Оно сформулировано (I, ст. 5) следующим образом после сказанного в этой связи о движимом: «а сверх того», пруссам «было разрешено из-за необходимости или также для своей пользы продавать свою недвижимость ( bona sua ) себе равным или тевтонам, или пруссам, или поморянам» — следовательно, налицо давно существующая продажа недвижимой, т. е. прежде всего земельной собственности как среди пруссов разных областей, так и продажа ее пруссами поморянам и тевтонам.

Договором предусмотрено ограничение этого давнего института одним весьма стеснительным для пруссов условием. Продажа разрешается «не раньше, чем они (видимо, желающие продать. — В. П .) представят достаточное поручительство» Ордену «по отношению к стоимости подлежащей продаже вещи так, чтобы после ее продажи они не убежали к язычникам или к врагам».

Выходит, что продажа недвижимой собственности ограничена усмотрением Ордена даже в том случае, если эту статью толковать так, что продающий вносит ему залог в сумме, равной стоимости объекта купли-продажи. Не имея возможности отменить продажу недвижимой собственности, Орден разрешал в дальнейшем ее лишь своим наиболее верным сторонникам, и то в ограниченном размере. Орден, как можно судить и по скупым размерам его пожалований прусской знати, ревниво оберегал свои экономические привилегии и препятствовал возможному укреплению уцелевших представителей формирующегося прусского господствующего сословия (см. ниже).

б) О праве наследования недвижимой собственности. Поскольку в договоре сказано (I, ст. 2), что все купленное или приобретенное пруссами «пусть они приобретают для себя лично, и для своих наследников», наследование недвижимости не вызывает сомнений. При отсутствии наследников, предусмотренных в статье договора, трактующей вопрос о движимости, выморочное имущество (движимое и недвижимое) переходило прежде всего Ордену. «Если кто из них и их выше названных наследников умрет и никого не останется в живых из выше названных наследников, то все их недвижимое имущество» переходит к Ордену и «к другим господам, под властью которых» они находились.

Те же правила действовали в отношении движимого имущества, «если только сами новообращенные при жизни или умирая не решили сделать относительно него какое-либо иное распоряжение». Установив свое господство в стране, Орден узурпировал право мертвой руки. Прежде выморочное имущество могло идти общине.

в) О праве завещания недвижимой собственности. Из слов одной из статей (I, ст. 6) о том, что пруссы «имели право составлять завещания о своем имуществе движимом и также недвижимом», следует признать наличие и этого института. Нетрудно заметить, однако, что эта статья находится в противоречии с вышеприведенной — о праве мертвой руки. Можно найти выход из противоречия, если допустить, что Орден согласился на расширение круга наследников с целью ограничить этим кругом права завещания недвижимой собственности.

В приведенную статью открыто введено лишь одно ограничение, которое характеризует уже не столько общественные отношения в среде пруссов, сколько борьбу за прусские земли между Тевтонским орденом и прусским епископом. В отличие от Ливонского ордена тевтоны сумели быстро занять экономически и политически привилегированное положение, урезав права местного епископа. Это видно из статьи договора (I, ст. 6), решительно ограничивающей право пруссов завещать недвижимую собственность церкви. Договор в этой части гласит: «если кто завещает по завещанию какую-либо недвижимость какой-либо церкви или духовному лицу», эта церковь или лицо должны продать эту недвижимость «в течение года наследникам умершего или другим» и «пусть эти церкви или лица оставляют за собой деньги, которые они получили от продажи за это [имущество]»; если же в течение года полученная церковью недвижимая собственность «по небрежности» не будет продана, то она переходит к Ордену. Следовательно, церковь могла пользоваться прусскими земельными владениями лишь в течение года.

Право родового выкупа в договоре не отражено. Родственники-наследники упомянуты наряду с другими желающими купить у церкви подлежащую обязательной продаже недвижимость. Более того, преимущественное право покупки у церкви такого рода имущества предоставлено Ордену. Стороны согласились (I, ст. 6), что «при всех вышеназванных продажах» рыцари, давая в уплату за вещь «столько же, сколько и другой» возможный покупатель, имеют преимущественное право на покупку («то сами братья должны быть предпочтены всем другим»). Притом рыцари обещали «не мешать и публично или тайно не принимать мер, чтобы за вещь другими давалось меньше, чем она стоит», т. е. обещали не сбивать цену; значение такого рода обещания едва ли следует переоценивать.

Ограничение роста церковного землевладения епископа рыцари пытаются в договоре обосновать ссылкой на то, что церковь едина и пр., но по существу — это яркое свидетельство борьбы в среде разных групп феодалов-завоевателей за прусские земли.

Рассмотренные выше статьи составляют самую суть первой части договора. Представители пруссов отлично понимали, что основу их личной свободы составляют не отвлеченные декларации о свободе, которыми так богаты папские буллы, а их экономические права, и прежде всего право распоряжения собственностью — недвижимой (аллодом) и движимой.

Прямые указания источника на право купли-продажи недвижимого имущества, т. е. на превращение аллода в товар, ясно свидетельствуют о развитии процесса феодализации. Своевременно поднятый в нашей историографии вопрос о взаимосвязи этих двух явлений — собственности и свободы в дофеодальный и раннефеодальный периоды [491] См. А. И. Неусыхин-1, стр. 34–35. — находит в Христбургском договоре еще одно бесспорное обоснование. Ниже мы коснемся дальнейшей судьбы прусского аллода, а теперь рассмотрим те политические права, которые признаны за пруссами по первой части договора.