Владимир Пашуто - Образование Литовского государства

Отвергая мысль о возможности постепенного нарастания предпосылок монархической власти в рамках догосударственного «племенного строя», в рамках федерации бывших племенных территорий, автор и этот вопрос формулирует слишком прямолинейно: либо монархия, либо племенной строй. Не найдя в древней Литве сформированных монархий, автор вел изучение вопроса о возникновении монархической власти вне связи с развитием крупной собственности среди части нобилитета и вследствие этого закрыл себе путь из волости в государство. Источники последнего он ищет не в развитии собственности, имущественного и общественного неравенства внутри волости, а в воздействии внешних факторов.

Г. Ловмяньскому представляется весьма сомнительной «возможность консолидации политических организмов в племенную эпоху, когда войны не достигали такого напряжения, как во времена крестоносцев. Могли в то время возникать союзы для осуществления временных целей (дружины) или поддерживаться естественные связи (род) и традиционные (племя). Строительство же волости снизу, с помощью соединения еще более мелких образований, могло произойти лишь путем принуждения. Однако внутри общества, по своей структуре «демократического», состоящего в львиной доле из свободных людей не видно фактора, способного выполнить подобную роль» [962] Ibid., t. II, str. 142. .

Автор поэтому выходит за пределы страны и делает следующее наблюдение. Жители восточной Прибалтики вплоть до XII в. почти не обнаруживали признаков своего существования, зато в конце этого столетия в их судьбах произошли коренные перемены. Чем же объяснить это различие в темпах их развития в течение двух периодов? Действительно, упадок латышей и пруссов был вызван внешними причинами, начало литовской экспансии падает на время ослабления русского государства, а окончательное образование литовской монархии Миндовга точно увязывается с активизацией политики крестоносцев.

Сопоставляя все эти факты и полагая, что примитивное общество, изолированное от более высоких культур, не развивается или не обнаруживает быстрых сдвигов в своей эволюции, автор и пришел к выводу, что причину, которая вызвала резкие перемены в племенном строе, надлежит искать во внешних условиях и отношениях [963] H. Lowmiański-2, t. II, str. 238. .

Поэтому автор, как бы забыв о том сложном хозяйственном, общественном и политическом устройстве, которое он сам, тщательно исследуя источники, установил, не попытался найти от него пути к возникновению государства в Литве, а обратился к изучению внешнеполитических условий ее развития. Автор, сумевший столь трезво оценить политику и папской курии, и немецкого Ордена в Восточной Европе, все же думал, что «литовское государство родилось не в борьбе против Ордена, а в экспансии на Русь» [964] Ibid., str. 142. , что среди звона оружия, потоков крови и пожаров, криков и зверств «как светлое пятно» выступает программа мирной христианизации Литвы при Миндовге в 50-х годах XIII в., программа, выдвинутая не курией, а Орденом, отличавшимся в Прибалтике наибольшей беспощадностью. Кратковременное соглашение Ордена с Миндовгом автор счел решающим фактором образования Литовского государства [965] Ibid., str. 351. , получившего военную поддержку, заимствовавшего финансовую организацию и пр. Правда, уже тогда автор, видимо, чувствовал, что его взгляд встретит возражения, и заметил, что роль Ордена, строящего государство, с которым будет позже вести смертельную борьбу, «может показаться парадоксальной, но лишь ex post » [966] Ibid., str. 352. .

Такова концепция Г. Ловмяньского. Мы так подробно остановились на исследовании Г. Ловмяньского, хотя оно теперь для него — пройденный этап (см. часть II, § 5), потому, что в его талантливом изложении очень четко развита концепция, поныне широко представленная в буржуазной науке.

Совсем недавно ее вновь поддержал М. Гельманн [967] М. Нellmann-4, S. 160. в полемике со мной. А кроме того, знакомство с ошибочными концепциями, созданными крупными учеными, помогает понять образ мыслей сторонников противоположной нам системы взглядов и лучше мобилизовать материал собственных аргументов, т. е. делает полемику более плодотворной. В дальнейшем (еще в годы панской Польши) Г. Ловмяньский развил и модифицировал свою точку зрения.

Поставив под сомнение принятое в польской историографии мнение, согласно которому только уния «позволила обществу Литвы играть активную роль в политической жизни» [968] H. Lowmiański-4, str. 216. , автор отверг также утверждение о литовском абсолютизме и высказал мысль, что три общественных элемента — великий князь, княжеская династия и боярство, объединенные единством целей, руководили страной. «Сохранялась иерархическая структура, но они были солидарны, ибо их цели и интересы были одинаковы: эксплуатация соседних народов и земель, покоренных вооруженной рукой» [969] Ibid., str. 239. . О том, что они эксплуатировали свой собственный народ, автор не говорит. Подобный вывод лишь подчеркивает, что Г. Ловмяньский напрасно оставил в своем основном труде без внимания вопрос о том, чьи интересы выражала нарождающаяся в Литве государственная власть.

Автор выдвинул очень интересную мысль, что главной причиной унии явились хозяйственные и общественные затруднения Литвы после прекращения к 60-м годам XIV в. завоеваний на Востоке и в связи с этим резкое сокращение добычи и доходов боярства [970] Ibid., str. 244, 253. ; он полагал, что уния была проведена с согласия и в интересах литовского боярства. Притом, однако, Г. Ловмяньский не отказался от мысли о рождении иммунитетов из пожалованья и остался убежденным, что с унией в Литве занялась заря «сословного государства» [971] Ibid., str. 262. , пришедшего на смену «военной монархии».

Весьма своеобразный аспект анализа истории Литвы избрал другой исследователь, Г. Пашкевич. Его труд — своего рода реакция на русские великодержавные схемы. На первый план автор выдвинул не литовский народ, а династию Ягеллонов: «Содержание работы составляет великий исторический конфликт, разыгравшийся на протяжении веков на безграничном пространстве Восточной Европы между смело соперничающими державами». Имеются в виду Русь, которую автор почему-то идентифицирует с Москвой, и Литва, которую он отождествляет с Ягеллонами: «Противника Москвы обозначаем именем Ягеллонов: династия эта была замечательным выразителем и защитником интересов обоих народов », т. е. литовского и польского. Автор старается доказать, что «территориальная экспансия Литвы на Руси начинается не от Ягайлы», как, впрочем, и экспансия Польши— «стремления народа к восточным рубежам железной рукой направляют уже последние из королевских Пястов» [972] Н. Рaszkiewiсz-8, str. 1. . В сущности Г. Пашкевич выступает в этой книге как — апологет восточной экспансии литовских и польских правителей.