Владимир Пашуто - Образование Литовского государства

Оценив подобным образом значение для истории Литвы ее наступления на русские земли, автор делает следующий вывод о состоянии Руси, о русском народе. Он отвергает мысль о том, что издавна существует русский народ ( nation ), который включал в себя все восточнославянские племена [1001] Ibid., р. 252, ср. рр. 225–226. , и приводит в качестве довода такое соображение: «Если бы русский народ ( nation оf Rus ) существовал в то время, если бы он сознавал свое этническое и политическое единство, литовский территориальный рост никогда бы не достиг тех размеров, которых достиг на деле. Литовское государство встретилось бы с твердым сопротивлением части русского народа; кроме того, внутренние кризисы и перевороты, которые случались в Литовском великом княжестве, давали людям Руси много возможностей для свержения иноземного господства. В действительности же мы наблюдаем противоположный процесс. Восточные славяне содействуют образованию Литовского государства; они чувствуют с ним заодно и в критические времена оказывают ему поддержку. Это склоняет к выводу, что славяне не имели представления о национальном единстве, выходящем за пределы отдельных княжеств и древних племенных обычаев» [1002] Ibid., р. 252. .

Это смелое утверждение Г. Пашкевича стоит того, чтобы его обсудить.

Во-первых, что такое русский народ? Советские историки вовсе не утверждают, что в нашей стране издревле существует прочно консолидировавшаяся нация. Исходя прежде всего из условий экономических, мы признаем, что элементы общности территориальной, культурной, языковой, психического склада народа в древности были иные, чем, скажем, в XV или в XVII в. Наши историки говорят поэтому о наличии древнерусской народности.

Народность — категория историческая; она развивается вместе с развитием экономики страны; упрочение политического единства содействует ее консолидации. И, напротив, ослабление экономики страны, подрыв ее политического единства могут вызвать ослабление, дробление народности, ибо она не обладает прочностью, скажем, нации. Это свойства не только древнерусской народности, но и всякой другой, эпохи раннего средневековья. В период феодальной раздробленности, — это ясно видно из истории любой страны, и Руси, и Польши, и Германии, — политическое дробление превалирует над интересами этнической общности.

Но и феодальная раздробленность — понятие сложное. Это — не односторонний процесс распада, ибо на основе продолжающегося экономического подъема, роста городов, торговли вызревают все более прочные политические образования, вроде Владимиро-Суздальской, Галицко-Волынской, Полоцко-Минской земель, которые создают условия для возникновения на общей основе древнерусской народности новых более прочных братских народностей — великорусской, украинской и белорусской.

Притом нельзя утверждать, что в период феодальной раздробленности русские люди того или иного княжества считали себя чуждыми жителям других княжеств, говорившим па том же языке, имевшим то же культурное наследие, те же нравы и обычаи, и якобы не сознавали своего этнического отличия от других православных — греков, половцев, финнов, литовцев и др. Подобное утверждение Г. Пашкевич может, конечно, выдвигать, по доказать его невозможно.

Далее. Автор отбросил очень существенный фактор, который на время в огромной степени усилил возобладание политического дробления — монголо-татарское разорение. Он недооценивает значение этого фактора, утверждая, что область литовской экспансии на Руси не была затронута вторжениями войск Батыя [1003] Н. Рaszkiеwiсz-11, р. 226. . А разве, кроме войск Батыя, никто не опустошал Русь? Достаточно вспомнить татаро-монгольские походы на Галицко-Волынскую землю, разорительные нашествия через западнорусские земли на Литву; разве разрыв традиционных связей Полоцка, Витебска, Минска, Смоленска и других центров с остальной Русью не нанес им ущерба; разве не ослабила западнорусских земель утрата возможности получить военную помощь в Киеве, Чернигове или Владимире в случае угрозы со стороны Ордена или Литвы?

Далее. Отрицая существование русского народа, автор пользуется термином «восточные славяне», видя в них некую вне-историческую категорию, пребывающую неизменной в течение IX–XIV вв. Какие имеются у него для этого основания? Ведь нелепо отрицать, что и в Суздали, и в Галиче, и в Полоцке и других центрах власть находилась в руках не у «восточных славян» вообще, а у князей, бояр, дворян, что они, составляя господствующее сословие, решали судьбы своих земель и ради своих корыстных целей были готовы вступать в соглашения с другими государствами для борьбы друг против друга. Разве не то же видим мы в польском Поморье, Мазовии, Куявии, но ведь никому не придет в голову отсутствие политического единства страны отождествлять с отсутствием самого народа, населяющего страну, а антинациональную политику тех или иных правителей выдавать за политику народа.

Наконец, утверждение Г. Пашкевича не выдерживает критики не только при его сравнительно-историческом освещении; оно теряет доказательную силу и при перспективном анализе. Вот какими видит автор «восточных славян»: «политическая раздробленность восточных славян, вражда, которая преобладала среди них, их безынициативность в отношении формирования более обширного политического целого, все эти факторы, которые выступают с равной силой в XIII и XIV вв., как они выступали в IX и X вв., облегчали присвоение руководства иностранными элементами» [1004] Н. Paszkiewicz-11, р. 253. .

При таком подходе к делу автор, однако, не может объяснить [1005] Ibid., р. 229–230. , почему же «иностранные элементы» потерпели полную неудачу на Руси в годы «гармонического правления» [1006] Ibid., р. 214, ср. р. 232. Кейстута и Ольгерда. Г. Пашкевич не может дать ответ, почему походы Ольгерда на Русь не позволили ему завладеть Новгородом, Псковом, самой Москвой; почему походы на Русь из источника силы Литвы превратились в источник ее слабости. Все это потому, что Г. Пашкевич обошел национальный вопроси вопрос о прогрессивном историческом значении Русского централизованного государства.

Автор пришел к выводу, что, не меняя политики, Литва не имела шансов справиться и с Орденом: «…развитие борьбы против Ордена делало год от году яснее, что участия славянских подданных Литвы в этом кровавом конфликте было уже недостаточно» [1007] Ibid., р. 244, ср. р. 251. . Более того, «славяне» угрожали самому существованию Литовского великого княжества, как это следует из не очень вразумительного объяснения, данного автором. Оказывается, что «с течением времени» «сила славянского населения в количественном и качественном отношениях стала чувствоваться и начала сказываться на своем иностранном господствующем классе. Влияние славянской культуры и особенно славянского языка, который использовался в письменности как норманнов, так и литовцев, и на котором они несомненно говорили, внутренние браки, которые сглаживали существующие различия и противоречия и, наконец, last but not least , общность религии, — все это должно было создать условия неблагоприятные равно для варягов и для литовцев» [1008] Н. Paszkiewicz-11, р. 253–254. . Всемогущей и плодоносной литовской правящей династии пришлось искать спасения, чтобы подобно варягам, не исчезнуть с широкой исторической арены. По мнению автора, спасительный пример был перед глазами. Когда славяне готовились полностью поглотить Рюриковичей, то одной их группе все же удалось спастись; это была линия Юрия Долгорукого, который, «осознав славянскую угрозу, отделился от Киева в XII в. и старался ослабить и разорить этот город»; он-то и сумел дать начало «суздальско-владимирскому государству Рюриковичей» на «отдаленных финских поволжских землях». Это новое политическое образование, «наследником которого стала в конце концов Москва, было направлено против Киева и верховенства славян» [1009] Ibid., р. 254, 181. . Все это рассуждение стоит за гранью не то что науки, но и здравого смысла. Оно понадобилось автору для сопоставления судеб уцелевших Рюриковичей и литовских великих князей: «В XIV в. Литва другим путем — ее унией с тоню славянской, но католической Польшей, культурно соединившись с Западной Европой, — пыталась избежать поглощения восточными славянами» [1010] Ibid., р. 254. .