Юрий Селезнев - Куликовская битва в свидетельствах современников и памяти потомков

Кроме того, в сопоставлении с Рог.-Сим. рассмотренный выше текст Нкф. выглядит несколько сокращенным. По всей видимости, протографы первой и второй части этого рассказа некоторое время существовали раздельно. При этом протограф первой части не обнаруживает близость к рассказу Симеоновской летописи, во второй же части это сходство наблюдается. Вторую часть этого рассказа, особенно повествование о борьбе Мамая и Тохтамыша, следует связывать с окружением Киприана, так как южные известия, естественно, могли быть принесены из Киева. Соединение двух текстов произошло до включения помянника (Синодика), указанного С. К. Шамбинаго [223]и практически идентичного помяннику в Расск. Рог.-Сим. и М.-Ак.

При этом в рассказе Рог.-Сим. летописей Богородичный праздник упомянут лишь в дате битвы, но никак не осмыслена роль Богородицы в победе русского войска. Это наблюдение дает основание для предположения о том, что протограф первой части рассказа из Никифоровской летописи был написан по свежим следам событий, значительно ранее Расск. М.-Ак.

Поэтому, на наш взгляд, следует согласиться с А. В. Шековым и А. К. Зайцевым, считающими, что первым источником Расск. Рог.-Сим. был протограф Расск. Нкф. [224]

По всей вероятности, вскоре после Куликовской битвы было создано поэтическое произведение, прославляющие победу русского оружия над полчищами Мамая, ныне именуемое «Задонщина». В сложных, порой иносказательных образах ее автор (по некоторым предположениям, им был Софоний Рязанец [225]) прославлял победу русских воинов над Мамаевой Ордой.

В качестве литературного образца автор «Задонщины» использовал «Слово о полку Игореве», подражая знаменитому шедевру древнерусской литературы. В «Задонщине» заимствования из «Слова» настолько велики, что позволяют предполагать обратную зависимость. В частности, Л. Леже еще в 1890 г. высказал гипотезу о том, что «Слово о полку Игореве» было не одним из источников, а подражанием «Задонщины» [226]. Эту идею пытались развивать А. Мазон [227]и А. А. Зимин [228]. Но, несмотря на все усилия, им так и не удалось доказать гипотезу о первичности «Задонщины». Сегодня можно считать несомненным обращение ее автора к «Слову» [229].

До наших дней дошло 6 списков «Задонщины» — в четырех из них текст передан полностью, в двух — в отрывках, сохранивших в одном случае — начало, в другом — конец этого произведения [230].

Существующие списки «Задонщины» делятся на две редакции — Краткую и Пространную, — которые восходят к общему протографу, имевшему вид Пространной редакции. Краткая редакция известна в одном списке Кирилло-Белозерского монастыря, переписанном Ефросином — известным книгописцем, деятельность которого протекала в 70–90-х гг. XV в. С достаточным основанием можно считать, что Краткая редакция «Задонщины» была создана самим Ефросином [231].

Древнейшим из указанных является список из Кирилло-Белозерского монастыря. Судя по водяным знакам и по пометам, содержащим сведения о написании отдельных частей рукописи, сборник, содержащий текст «Задонщины», был составлен в 70–80-х гг. XV в. [232]Однако список Ефросина краток и не имеет повествования о второй половине боя, которое содержится во всех остальных рукописях «Задонщины». Как показали результаты текстологического анализа, текст в сборнике Кирилло-Белозерского монастыря был авторской редакцией Ефросина, которая получила название Краткой [233]. Остальные списки относятся к более ранней Пространной редакции. Однако, несмотря на большие изменения, список «Задонщины» из Кирилло-Белозерского монастыря сохранил ряд первоначальных чтений, утраченных в других рукописях. Кроме того, текст Ефросина имеет много общего со списком «Задонщины» из Синодального собрания, в том числе и в тех фрагментах, которые являются вторичными правками.

Время создания «Задонщины» вызывает немало вопросов. В ее тексте есть только две хронологические зацепки, позволяющие говорить о возможном времени написания «Задонщины». В первую очередь это упоминание в числе городов, до которых, по мнению автора памятника, донеслась слава князя Дмитрия, победившего Мамая на Куликовом поле, Тырнова и Орнача (Ургенча). Оба этих города существовали до 1392 г., когда турки смогли разгромить столицу Болгарского царства (Тырново), а Тамерлан, победив Тохтамыша, уничтожил Орнач. На основании этого можно сделать относительно надежное предположение, что «Задонщина» была создана между 1380 и 1392 гг. Однако главный, но, к сожалению, не самый убедительный аргумент сторонников древности этого произведения — его публицистическая эмоциональность, относящаяся непосредственно к событиям Куликовской битвы.

Но хотя «Задонщина», вероятно, близка по времени своего создания к описываемым событиям и памятник этот неоднократно издавался [234], ее очень редко привлекают как источник для реконструкции русско-ордынского противостояния в 1380 г. Причина кроется в том, что эмоциональное и художественно-образное повествование ее автора ставит достаточно непростую задачу по извлечению из текста «Задонщины» достоверной информации.

Пространное летописное повествование о победе князя Дмитрия над Мамаем получило в научной литературе название «Летописной повести о Куликовской битве». Повесть эта дошла до нас в составе нескольких летописей, наиболее ранними из которых можно считать Софийскую I, Новгородскую IV и Новгородскую Карамзинскую [235].

«Повесть» читалась уже в протографе указанных летописей, появление которого А. А. Шахматов первоначально относил к 1448 г. [236], а затем к 1430-м гг. и т. н. «Владимирскому Полихрону 1423 г.» [237].

По предположению Я. С. Лурье, общий протограф, на который опирались Софийская I и Новгородская IV летописи, представлял собой общерусский (митрополичий) свод, соединявший «общерусское летописание (близкое к Летописи Троицкой), новгородское, суздальско-ростовское (частично сходное с Летописью Московско-Академической), южно-русское (частично совпадающее с Летописью Ипатьевской), псковское и тверское» [238]. Общий текст Софийской I и Новгородской IV (далее — СI-IV) летописей доходит до 1418 г. Я. С. Лурье отмечает, что свод «этот был летописью, составленной в период значительного ослабления московских великих князей в результате феодальной войны 30–40-х гт. и занимавшей относительно нейтральную позицию в междукняжеских спорах, которые сводчик решительно осуждал, призывая к национальному объединению и борьбе с "погаными"» [239].

Опираясь на это мнение, М. А. Салмина датирует памятник концом 40-х гг. XV в. и отмечает, что «Повесть» составлена на основе краткого рассказа «О побоище иже на Дону». Однако, в «отличие от краткого рассказа… повесть обладает всеми чертами литературного повествования: событийная канва в ней дополнена новыми сюжетными линиями, шире использованы этикетные формулы, речи героев насыщены риторическими фигурами, изложение повышенно эмоционально (особенно в изображении отрицательных героев)». Также исследователь подчеркивает, что «Повесть — произведение публицистическое, направленное в защиту объединения русских сил против врагов Русского государства» [240].