Юрий Селезнев - Куликовская битва в свидетельствах современников и памяти потомков

Показательно, что в Сокращенных летописных сводах 1493 и 1495 гг. отмечено, что Ягайло «увернулся за 30 верст» [933]. Однако не исключено, что свидетельство о разделении литовских и русских войск расстоянием равным одному дневному переходу относится не к битве 8 сентября, а к более позднему времени, когда союзные Дмитрию Московскому войска возвращались в свои княжества и подверглись грабежу литовцев.

В частности, в немецких хрониках сохранились свидетельства о подобном нападении войск ВКЛ: «Когда они (победители — русские. — Авт.) отправились домой с большой добычей, то столкнулись с литовцами, которые были позваны на помощь татарами, и <���литовцы> отняли у русских их добычу и убили их много на поле» [934]. Тем не менее данные свидетельства русских письменных памятников позволили А. К. Зайцеву предполагать расположение войск Ягайло где-то в районе Волова, у истоков Непрядвы, Мечи и Упы [935]. В данной ситуации Олег Иванович предпочел ничего не предпринимать. Таким образом, разгром войск Мамаевой Орды способствовал развалу опасной для Москвы коалиции ВКЛ, Орды и Рязанского великого княжества. Это избавило великого князя Дмитрия Ивановича сразу от трех противников.

Преследование ордынских войск продолжалось до р. Мечи, однако силы Мамая не были полностью уничтожены. Темник нашел прибежище в крупнейшем торговом городе своего Крымского улуса — Кафе. Здесь ему удалось в кратчайшие сроки собрать новые войска, с которыми он, по данным русских источников, планировал новое вторжение на Русь. Но «приде к нему весть, что идет на него некий царь с востока именем Тактамыш». Мамай был вынужден изменить планы и направить свою армию против нового врага. Оба войска встретились на р. Калке — той самой реке, на берегах которой монгольские войска за 157 лет до того впервые разгромили разрозненные силы князей Руси. Битвы между войсками хана Токтамыша и Мамая не произошло. Подчинявшиеся крымскому темнику князья «сшедше с конев своих и биша челом царю Тактамышу… и яшася за него». Видимо, это решение ордынской аристократии было вызвано гибелью хана Тюляка, от имени которого правил темник. Мамай остался без армии и бежал в Кафу, по всей видимости, надеясь нанять там новое войско. Но владевшие городом итальянские купцы предпочли не ссориться с Токтамышем. Мамай был ими убит [936].

Великий князь Дмитрий Иванович и все русское войско встали на месте ордынского стана («на обедищах поганых») [937]. Ратники, окончив преследование противника, собирались под свои знамена [938].

Красочно описывая ситуацию после боя, автор «Сказания о Мамаевом побоище» отмечал, что победители утерли пот свой и, отдохнув, вознесли великое благодарение Богу [939]. Князь Владимир Андреевич, стоя под великокняжеским стягом, призвал к себе литовских князей Ольгердовичей и приказал трубить сбор. Примерно через час собрались почти все уцелевшие воины, но среди них не было великого князя. Всех охватила тревога. Достигнутая такой высокой ценой победа могла обратиться ничем, поскольку среди них не было человека, который мог бы использовать ее плоды на благо Руси. Владимир Андреевич отправился разыскивать двоюродного брата. Князь ездил по полкам, расспрашивая ратников, не видел ли кто великого князя Дмитрия Ивановича. В печали серпуховской князь произнес: «Если пастух погиб — и овцы разбегутся. Для кого эта честь будет, кто победителем сейчас предстанет?» Князья Андрей и Дмитрий Ольгердовичи утешали его, говоря, что, возможно, великий князь жив, но ранен и лежит где-то среди павших. Из расспросов участников битвы удалось восстановить почти все действия Дмитрия Ивановича до начала общего наступления русских полков. Появилась надежда, что он жив. Князь Владимир Андреевич послал по всем направлениям Куликова поля воинов, повелев им найти великого князя.

Страшно было смотреть на поле, где трупы навалены, как стога сена, а кровь собиралась в лужи, три дня наполняя собой реки. Наконец, победитель был найден лежащим в тени сломленной березы. Собравшиеся князья и воеводы оказали ему помощь. Великий князь осмотрел ряды своего войска. Он поблагодарил живых и объехал Куликово поле, прощаясь с теми, кто пал в бою. Великий князь повелел каждому воину похоронить своего убитого ближнего, не оставляя их тела на растерзание зверям и птицам. Одновременно шел подсчет живым и мертвым. Итак, ликуя о победе и скорбя о потерях, стояли русские полки на месте битвы восемь дней [940].

По всей видимости, данные сентенции «Сказания» были направлены на подчеркивание особого символизма одержанной победы, которая не могла расцениваться как полная без наличия живого главы православного войска — символа Божественного покровительства. Вряд ли, таким образом, они отражают реальное положение дел.

Исходя из сообщения «Сказания о Мамаевом побоище» о том, что великий князь повелел выступить в обратный путь на Воздвижение Креста Господня, то есть 14 сентября, можно думать, что древнерусский книжник, указывая на восьмидневное стояние русских войск «на костях», начал отсчет срока не с момента победы над татарами, а с их прибытия на поле битвы в ночь с 7 на 8 сентября. В таком случае с Куликова поля полки должны были выступить только на следующий день после приказа — 15 сентября.

На восьмой день пути войска великого князя пришли в Коломну (21 сентября). Великий князь Дмитрий Иванович пробыл в Коломне 4 дня и выступил из города в пятый день на память святой Евфросинии. Она отмечалась 25 сентября [941]. К Андронникову монастырю под Москвой русские полки подошли на праздник Покрова Пресвятой Богородицы, т. е. 1 октября [942]. Причем при датировке событий автор явно использовал традицию «включающего счета», когда в количественные данные включались дни начала и завершения события, как «полные» сутки счета [943].

Радостная весть летела по Русской земле, обгоняя возвращающиеся войска. Гонцов с сообщением о победе великий князь Дмитрий Иванович отправил сразу же, и они достигли Коломны на следующий день, в воскресенье, на память Иоакима и Анны [944].11 сентября, в день памяти Феодоры Александрийской, радостное сообщение достигло Москвы [945].

Возвращаясь с Донского побоища, ратники гнали с собой бесчисленные табуны коней, караваны верблюдов, стада волов, везли доспехи, одежды и товары, захваченные у побежденных [946]. Эта добыча соблазнила рязанского великого князя Олега Ивановича и всех, кто поехал восвояси через его отчину Рязанскую землю. Несмотря на то, были они бояре или слуги, он приказал хватать и грабить победителей и обобранными до нитки отпускать. Очевидно, это событие носило массовый характер, поскольку в московско-рязанских договорах 1381 и 1402 гг. поднимался вопрос о возращении захваченного имущества и отпуске на свободу людей, возвращавшихся с Дона домой после битвы [947]. Таким образом, память о грабеже рязанцев сохранялась в древнерусском обществе и находила отголоски в актовом материале.