Юрий Селезнев - Куликовская битва в свидетельствах современников и памяти потомков

Существенным для сюжетной линии повествования стало то, что поведение великого князя может служить образцом для истинного защитника православной веры. Дмитрий Иванович готов выступить в защиту православия: «…рече к брату своему Володимеру и всемь княземь и воеводамъ: "Поидемь противу сего окааннаго и безбожнаго и нечастиваго и темнаго сыроядца Мамаа за правоверную веру христианскую, за святыа церкви, и за вся младенца и старца, и за вся христианы, сущая и не сущаа. И вземъ с собою скипетръ царя небеснаго — непобедимую победу, и въсприимемь Аврамлю доблесть" И нарекъ бога и рече: "Господи, в помощь мою вънми, боже, на помощь мою потщис, и да постыдиться и посрамляются и познають, яко имя тебе господь, яко ты еси единъ вышнии по всей земли"». Кроме того, он «слышав невеселую ту годину, что идуть на него вся царства, творящей беззаконие, а ркуще: "еще наша рука высока есть", идее к соборной церкви матери божии богородици и пролья слезы и рече: "не презри и христианъ сих, избави нас от сыроядець сих и помилуй мя"» [1059], «и дръзнуша по бозе за веру христианскую» [1060].

Великий князь готов пожертвовать собой во имя христианства: «Но яко же хощу словомъ, такоже и деломъ, наперед всех и пред всеми главу свою положити за свою братию и за вся христиане, да и прочи, то видевши, приимуть со усердиемъ дерзновение» [1061]. Это он демонстрирует в начале битвы: «Сам же князь велики наеха наперед в сторожевых пол цех на поганаго царя Теляка, нареченаго плотнаго Диавола Мамаа» [1062]. Его поведение вдохновило русских воинов: «Не хотяше ся утешити, зане пошли с великымь княземь за всю землю русскую на остраа копья» [1063].

Сделав выбор в пользу служения Христу, Дмитрий Иванович получил Божественное покровительство: «Богъ заступил его в день брани щитомъ истины и оружиемь благоволениа осенилъ есть над главою его, десницею своею защитилъ его и рукою крепкою и мышцею высокою богъ избавилъ есть укрепивыи его».

Данный мотив находит аналоги в ряде Псалмов:

Покровительство Всевышнего также объясняется автором категориями Псалмов: «Не на лукъ бо мои уповаю, и оружие мое не спасеть мене, — якоже рече Давидъ пророкъ. — Вышняго положил еси прибежеще твое, не придет к тебе зло и рана не приступит к тел еси твоему, яко аггеломь своимъ заповесть о тебе съхранити тя въ всех путех твоих, и не убоишися от стрелы летящаа в день» [1064]. Это — перефразированные установки 43-го и 90-го псалмов:

Автор часто вкладывает в уста великого князя слова, цитирующие или перефразирующие книги Ветхого Завета, особенно Псалтырь. Примером может служить его молитва перед походом: «Дмитрии въздохнув из глубины сердца своего и рече: "Господи, светы неправедных разори, а зачинающих рать ты погуби, но он почалъ кровь христианскую проливати, а не яз, яко млънию мечь мои, и примет суд рука моа, въздамь месть врагомъ и невидящим мя въздамъ, и упою стрелы моа от крови их, да не ркут невернии: кто есть богъ их? Отврати, господи, лице свое от них и покажи им, господи вся злаа напоследокъ, яко род развращаемь есть, и несть веры в них твоеа, господи. [И пролии на них гневъ твои, господи,] на языки не знающа тебе, господи, и имени твоего святого не призваша. Кто богъ велеи, яко богъ нашь! Ты еси богъ, творяи чюдеса единъ"» [1065].

Слова, приписываемые великому князю Дмитрию Ивановичу, перефразируют Второзаконие и Псалтырь:

Еще одна молитва великого князя связывает положение Руси уже с Новозаветными установками. Автор отмечает, что Дмитрий Иванович «рече: "Что есть великое свирепство Мамаево, аки некаа ехидна прыскающи, пришед от некиа пустыня, пожрети ны хощет, Не предай же мене, господи, сыроядцу сему Мамаю, покажи ми славу своего божества, владыко. И где аггелстии лици и где херувимское предстояние, где серафимское шестокрилное служение? Тебе трепещет вся тварь, тебе поклоняються небесныа силы, ты солнце и луну сотвори и землю украси всеми лепотами.

Яви, боже, славу свою и ныне, господи, преложи печаль мою на радость, помилуй мя, яко же помиловалъ еси слугу своего Моисеа, в горести душя възпивша к тебе, и столпу огньну повелелъ еси ити пред нимъ и морскыа глубины на сушу преложи, яко владыка сыи, господь, страшное, възмущение на тишину преложилъ еси" И си вся изрекши брату своему и всемъ княземь и иоеводамь великым и рече: "Приспе, братье, время брани нашея и прииде праздникъ царици Марии, матерее божии богородици и всехъ небесных чинов и госпожи всея вселеныа, и честнаго ея рожества. Аще оживемь — господиви есмы, аще умремь за мир сей — господеви есмы!"» [1066].

Завершающая фраза обращения великого князя перекликается с положениями послания апостола Павла к римлянам:

Данная сентенция подчеркивает, что выбор в пользу истинной веры сделан, причем произошло это еще в период принятия христианства на Руси. Поэтому результат участия в Куликовской битве предрешен — и умершие, и выжившие получают спасение.

Любопытен образ конно-колесничного войска захватчиков, вводимый автором в текст «Повести» также устами Дмитрия Ивановича: «Сии на колесницах, а си на коних; мы же въ имя господа бога нашего призовемъ; победы дай ми, господи, на супостаты и пособи ны оружием крестнымь, низложи врагы нашя; на тя уповающи побежаемь, молящееся прилежно къ пречистой ти матери» [1067]. Напрямую данный образ связан с 19-м псалмом:

Но показательна идейная связь мотива конно-колесничного войска в связи с победой израильтян над египтянами, обеспеченной Божественной волей:

В завершение описания битвы отмечается: «И, отдахнув от труда своего, велико благодарение принесе богу, таковую победу давшему на поганыа, избавляющему раба своего от оружиа люта: "Помянулъ еси, господи, милость свою, избавил ны еси, господи, от сыроядець сих, от поганаго Мамая и от нечьстивыъ измаиловичь, и от беззаконных агарянъ, подаваа чьсть яко сынъ своей матери. Уставилъ еси стремление страстное, яко же еси уставилъ слузе своему Моисею и древнему Давиду, и новому Констянтину, и Ярославу, сроднику великих князей, на окааннаго и на проклятаго братоубиицю безглавнаго зверя Святополъка"» [1068].