Валентин Черный - Куликовская битва. Запечатленная память

Только с 60-х годов XIII в. вместе с первыми организованными антиордынскими выступлениями появляются в сознании русских людей первые, пока еще призрачные надежды на освобождение. Об их неустойчивости говорят продолжавшиеся ордынские изгоны, часть из которых сравнивалась с нашествием Батыя. И все-таки Русь начинает возрождаться. В 80–90-е годы наблюдается оживление в крупнейших городах Руси: Новгороде, Твери, и быстро набирающей силу Москве.

К периоду возвышения Москвы и относится перелом в отношении русских к ордынцам. Примерно с середины XIV в. обозначаются тенденции организованного целенаправленного противодействия Золотой Орде и отрицания прав татар на власть в русских землях. Идеи самосознания питали и художественную культуру Москвы. Ее архитектура ориентируется на сложившийся в конце XII — начале XIII в. общерусский тип храма. В живописи складываются основы московской школы и выделяются направления, представленные позже великими художниками средневековья — Феофаном Греком и Андреем Рублевым.

Вероятно, первой вехой наступившей эпохи Куликовской битвы следует считать создание в 1367 г. белокаменного Кремля Москвы. Отсюда берет начало активная оборона Руси от ордынских вторжений. В русле общерусских оборонительных мероприятий осуществляется строительство крепостей и военная охрана своих границ, приведшая в конечном счете к открытому сражению с ордынскими войсками на реке Вожа в 1378 г., а два года спустя — и к самой Куликовской битве. Ту же цель — загородить свои границы от ордынцев — преследует создание на Окском оборонительном рубеже и в других стратегически значимых регионах храмов и монастырей. В их посвящении отразилась градозащитная семантика, идеи единства и патриотизма, готовность к решительным действиям.

Многопланово осмысливалась сама Куликовская битва. С ней русская общественная мысль связывает поистине исторические задачи. Мамай пытается отомстить Дмитрию Ивановичу за разгром мурзы Бегича на реке Вожа и повторить поход хана Батыя 1237–1240 гг. и тем самым вернуть повиновение «своего улуса» — Руси. На фоне не вполне убедительных притязаний ордынской стороны миссия русского воинства выглядит чрезвычайно ответственной. Ведь войску князя противостоят не только силы Мамая и его союзников. В литературных произведениях на Куликово поле «выводятся» половцы и печенеги — заклятые враги русских времен Киевской Руси. Сюда попадают и свои внутренние пороки, олицетворяет которые братоубийца Святополк Окаянный. На стороне москвичей, представленных братским союзом Дмитрия Ивановича и Владимира Андреевича, оказываются жертвы Святополка — его братья Борис и Глеб, а также покровитель Москвы — митрополит Петр. Сам Дмитрий Донской как бы объединяет в своем лице Александра Невского — известного защитника Отечества, и Ярослава Мудрого, расправившегося в свое время с печенегами, ведь этими именами с прибавкой «новый» называют его некоторые памятники «Куликовского цикла». Таким образом, на поле брани подводятся итоги многовековой борьбы добра со злом. Нравственный подтекст оценки битвы усиливается жаждой справедливого возмездия за пленение Батыем земли русской (иногда и «славянской») и за поражение на Калке, где якобы довершил разгром нового Батыя хан Тохтамыш.

Не менее ярки изобразительные средства, использованные для описания битвы и взятые преимущественно из арсенала фольклора. Сравнение двух войск со сходящимися тучами, «высекающими гром и молнии», в «Задонщине» приходит на смену описаниям периода монголо-татарского завоевания, где «тучами, которые гонит ветер», называли неожиданно появившиеся отряды кочевников. На Куликовом поле «тьма уступает свету». Эти слова не следует понимать буквально — о наступлении тьмы сообщали исторические источники XIII в. Как образ векового угнетения воспринимаются груды лежащих на поле брани тел, напоминавших «стоги сенные»: подобно сену, косили русских воинов еще батыевы «тьмы». О многочисленных потерях говорят картины кровавого пира, столь заметные в повестях о Куликовской битве, включенные в них суммарные перечни погибших в бою знатных воинов и «дружины всей». Обильными жертвами искупляются «грехи и пороки», разобщившие русичей и приведшие в XIII в. к завоеванию Руси — таков лейтмотив этих произведений.

Иначе по сравнению с домонгольским периодом воспринимался и образ героя, вышедшего в 1380 г. на поле брани. Это уже не самоуверенный богатырь, наделенный сверхъестественной силой и выносливостью. Героем эпохи Куликовской битвы становится обыкновенный, казалось бы, ничем не примечательный человек. Но за его плечами годы подвижничества, множество славных дел. Отсюда мудрость и гармоничность его деятельной натуры. Что не под силу одному, по плечу многим, таким как он. Новому герою чуждо бахвальство. Этим качеством, как пороком, наделяются отрицательные персонажи исторических повествований второй половины XIV — первой половины XV в. Бахвальству противопоставляется реальная оценка ситуации, которая и приводит к победе сильных своим единством русских людей. Обращает на себя внимание почти полное отсутствие индивидуальных портретных характеристик положительных героев.

Этот недостаток в определенной мере компенсируется памятниками изобразительного искусства, и прежде всего работами Андрея Рублева. На его иконах отразились живые черты русского человека — простодушие и открытость. Говоря словами летописца, современника Андрея Рублева, «русские миролюбцы суть». Миролюбие — отличительная особенность образов его героев. Им чуждо высокомерие и тем более «злохитрие» — качество, которое порицалось даже у врагов — хана Тохтамыша и Едигея. В произведениях прославленного мастера нашли воплощение те прогрессивные идеи, которыми жила общественная мысль той эпохи. Не случайно его «Троица» стала своеобразным символом единения Руси. Его персонажам чужда застылость, они словно в постоянном движении, подобно самим подвижникам. В их немых обращениях друг к другу — ощущение родства мыслей, гармония и красота человеческого общежития.

Идеи возрождения русской государственности, столь популярные в эпоху Куликовской битвы, требовали от художников бережного отношения к образцам и самому стилю художественной культуры Киевской Руси. Благодаря этому и складывается к XV столетию национальное своеобразие московской живописи, основанное на развитии тех традиций, которые брали свое начало в «золотом веке» древнерусского искусства.

Подобные процессы происходят и в архитектуре, где формируется раннемосковская школа, знаменующая собой важный этап в развитии общерусского типа культового зодчества.