Валентин Черный - Куликовская битва. Запечатленная память

Образы архитектурных памятников в иллюстрациях «Сказания о Мамаевом побоище» — основной показатель места происходящих событий. Своеобразие архитектурных форм помогает правильно датировать как оригинал «повести в рисунках», так и последующие обращения к ней копиистов.

Если отвечая на вопрос, где происходит событие, миниатюрист способен только как-то подтвердить текст, то для ответа на другой вопрос, как это было, ему необходимо показать свое понимание происходящего. Здесь уже должна раскрыться трактовка Донского похода, которая отражала бы взгляды широких народных кругов в период активного бытования литературных текстов о «Мамаевом побоище».

К очень редким в русском средневековом искусстве темам относится сюжет прощания воинов со своими женами. Обняв друг друга или взявшись за руки, в полных внутреннего напряжения позах, стоят они перед тем, как расстаться надолго или навсегда. Одно из изображений дополняется изображением непредусмотренного текстом знамения: на небесной сфере изображены солнце, с одной стороны, и восьмиконечная звезда — с другой.

Какая же мысль может быть вложена в это знамение-предсказание? Чаще приходится сталкиваться с соседством в средневековых рисунках Солнца и Луны. Исчезновение Луны при восходящем Солнце, соглано истолкованию известного церковного писателя XII в. Кирилла Туровского, это Ветхий Завет, уступающий Евангелию, что обозначает обновление мира [717] См.: Порфирьев П. История русской словесности. Казань, 1897. Ч. 1. С. 401. . Уход с небосвода Луны понимался как прекращение братских раздоров. Ведь традиционные народные представления, сохранившиеся до прошлого столетия, связывали с Луной место убийства Авеля его братом Каином [718] Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1979. Т. 2. С. 273. . Таким же, как Луна, антиподом Солнца были соперничавшие с ним звезды. Например, в Лаврентьевской летописи под 1064 г. появление звезды «по заходе солнечнемь» воспринимается как предвестие «крови пролитья» — междоусобий и нашествия «поганых» [719] ПСРЛ. Т. 1. Стлб. 164. . Возможно, противопоставляя звезде Солнце, миниатюрист провозглашает наступление новой эры на смену веку раздора и братоубийства.

Остро чувствуя затаенные в тексте символы, художник последовательно выявляет их доступными ему средствами. Иллюстрируя слова «Сказания…» — «Князь великий Дмитрей всед на конь и вси его воеводы вседоша на кони, а солнце ясно сияет», — миниатюрист рисует Солнце в виде человеческого лица, а от него навстречу движущемуся войску устремляет три луча. Лучи здесь уподобляются Троице — предмету веры — и одновременно являются показателем Божественного благословения — «благодати». Так, в одном из списков «Сказания о Мамаевом побоище» (Степенная книга) три луча, исходяшие от Солнца, уподобляются полкам святых воинов: «Погании же сами видеша три солнечный полки блистающася, от них же исхожаху на них пламенный стрелы и до конца побежени быша от христианскаго оружия» [720] Шамбинаго С. К. Повести о Мамаевом побоище. СПб., 1906. С. 357. . Тем самым в рисунках подчеркивается уверенность русских в своей силе и победе. Что касается солнечной «личины», то индивидуализация Солнца выдает устойчивую изобразительную традицию, берущую начало в язычестве.

Определенные закономерности видны и в обозначении попутного ветра. Об этом выражении «Божественной благодати» «Сказание…» упоминает в момент выхода русских войск из Москвы и непосредственно перед вступлением в Куликовскую битву засадного полка под предводительством князя Владимира Андреевича Храброго и воеводы Дмитрия Боброка-Волынца. Неожиданный для врага удар засадного полка определил решающее преимущество русского войска, и воины с криками: «С нами Бог!» — преследовали бегущего противника [721] См.: Повести о Куликовской битве. М., 1959. С. 62–63, 70–71. . Но еще до описания определившегося преимущества художник мог «предсказать» победу, нарочито изобразив знамена развевающимися противоестественно — по ходу движения, а не против, как бывает в действительности. Подобный изобразительный прием «пророчества», правильно позволяющий «прочесть» рисунок, используется мастерами примерно до конца XV в. [722] В качестве примера можно указать на изображение битвы новгородцев с суздальцами на иконах середины — второй половины XV века «Знамение от иконы Богородицы». См.: Смирнова Э. С., Лаурина В. К, Гордиенко Э. А . Живопись Великого Новгорода. XV век. М., 1982. № 12. С. 217–220, 423; № 18. С. 229–230, 430. Позднее, с развитием повествовательного языка изобразительного искусства, необходимость в применении художниками данного приема отпадает.

Центральные персонажи «Сказания…», в том числе и лицевого, — два князя: Дмитрий Донской и его двоюродный брат Владимир Храбрый. Как и в тексте, в миниатюрах оба героя подняты как бы на один уровень. Оба имеют одинаковые головные уборы, которые прежде всего дают представление об их социальном статусе. В рисунках, лучше сохранивших черты оригинала, братья — в княжеских шапках без меховой опушки. В основном же комплексе списков они уже в коронах.

Короны, как признак царского достоинства, могли появиться после середины XVI в. — венчания в 1547 г. Ивана Грозного на царство. В это время царь в поисках подтверждения своего царского происхождения обращается и к изобразительным источникам. Сам Иван Грозный приводит в пример киевского князя Владимира: «скифетродержание в Российской земле от сего великого Владимира… иже царским венцом описуется на святых иконах…» [723] Послания Ивана Грозного. С. 201–202. . Корону на голове Ивана IV начинают изображать в Лицевом летописном своде, основная часть которого была подготовлена на исходе 70-х годов XVI в. [724] Морозов В. В . Царственная книга как памятник XVI в. Автореф. дисс… канд. истор. наук. М., 1979. С. 26–27. Возможно, в эти же годы корону в миниатюрах обретает и Дмитрий Донской, ведь родством с ним гордился Иван Грозный, неоднократно упоминавший об этом в своих посланиях. Удостаивание же короной Владимира Андреевича идет вразрез со всеми правилами феодальной иерархии. Ведь он был одним из удельных князей и никогда не владел титулом великого князя. Более того, когда вскоре после Куликовской битвы Дмитрий Донской был провозглашен «отцом» для всех русских князей, Владимир Андреевич, напротив, был «понижен» — назван «младшим братом» Василия Дмитриевича, сына и наследника великого князя. Не обращая внимания на историческую обоснованность прав князя Владимира Храброго на корону, художник «награждает» его за героизм, о котором он мог судить как по тексту «Сказания…», так и по народной молве. И все-таки в миниатюрах находится возможность отметить разницу в их положении на феодальной лестнице: в руки Дмитрия Донского часто вкладывается скипетр — знак царской власти.