Майкл Ходарковский - Степные рубежи России

Бегство Сырыма не стало триумфом казахских вельмож, поскольку их сближение с российскими властями оказалось краткосрочным. Лишенные права выбирать собственного хана, несколько членов правящей династии начали войну против слабого и неэффективного хана, назначенного российской администрацией. Другие, как Букей, один из сыновей Нуралы, предпочли покориться российским властям и обратились за дозволением перебраться через реку Урал, чтобы поселиться там навсегда в роли российских подданных. В 1801 году Букей переправился через реку вместе с 5 тысячами казахских семей, заложив начало нового казахского объединения, Букеевской Орды. В 1812 году он был пожалован титулом хана. Букей и его люди жили внутри границ империи, отделенные от своих родственников в Младшем жузе.

Прошло еще десятилетие, прежде чем преемники барона Игельстрома смогли осуществить идеи, впервые выдвинутые им в 1780‐е годы. В 1822 году Михаил Сперанский, генерал-губернатор Сибири, отменил титул хана в Среднем жузе и без малейшего внимания к традиционным структурам казахского общества навязал ему административную, налоговую и юридическую системы Российской империи. Через два года после этого Младший жуз оказался разделен на три части, а титул хана отменен. Последний хан Младшего жуза, Шергазы, был переведен в Оренбург и пожалован почетным титулом первоприсутствующего в Оренбургской пограничной комиссии с жалованьем 150 рублей в год. Чтобы подчеркнуть, что казахи включены в Российскую империю, правительство стало называть Младший и Средний жузы «оренбургскими и сибирскими казахами» и рассматривать варианты передвижения укрепленных линий глубоко в казахскую степь [510] Вяткин М. П. Батыр Срым. С. 366–367; Казахско-русские отношения в XVIII–XIX вв. № 127. С. 217–221; История Казахской ССР. Т. 3. С. 156–162, 167–169. . Лишь Старший жуз сохранил свою независимость, но ненадолго. Неумолимое продвижение России в Среднюю Азию продолжалось, и к 1860‐м годам Старший жуз тоже оказался под российской властью.

Бурная и стремительная экспансия России привела к значительному расширению ее границ на юге и на востоке: прошло полтора столетия с завоевания Казани, а русские переселенцы уже достигли предгорий Кавказа и берегов Тихого океана. К началу XVIII века первоначальный этап экспансии, по большому счету, окончился. Теперь, когда путь кочевникам преградили непрерывно строящиеся укрепленные линии, правительство могло меньше заботиться о безопасности и у него появились новые приоритеты. Консолидация новоприобретенных территорий и колонизация новых рубежей требовали новой идеологии: Россия была самой судьбой предназначена для того, чтобы нести цивилизацию и христианство многочисленным нехристианским народам, которым предстояло стать частью «славной в мире» империи.

Старые обычаи не исчезли в одночасье, и правительство настаивало, чтобы местные жители выполняли его требования, осуществляя традиционные ритуалы – принося клятву верности, вручая заложников и выплачивая ясак. Но к середине XVIII столетия для прежних реалий все чаще использовались новые политические термины. Клятву верности теперь часто называли протекцией , заложники получали офицерские чины в русской армии или входили в состав Пограничных судов, а ясак постепенно превращался в регулярный налог. Пограничье осмыслялось в новых, более точных терминах, а правительство с готовностью назначало Пограничную комиссию и создавало Пограничные суды, чтобы разбираться с «пограничными делами». Близость коренных народов к имперским границам и новые цели правительства – все это требовало новых стратегий, которые в конечном счете оказались куда более разрушительными для традиционных обществ.

Некоторые из этих стратегий стали особенно заметны в XVIII веке. Если раньше попытки обратить нехристиан в православие были спорадическими, теперь этот вопрос стал краеугольным камнем политики России на южных окраинах. Местных жителей поощряли проходить крещение и селиться в границах Российской империи. Многие из новообращенных обосновались в глубине русских земель, а переселенцы из России начали заселять окраины. Новые земли империи, где еще недавно пасся скот степняков, должны были стать пашней для выращивания хлеба христианами. К концу XVIII века расширяющиеся границы России сомкнулись с северными рубежами Османской и Персидской империй и северо-западными рубежами Цинского Китая. Пограничье Российской империи быстро превращалось в имперскую окраину.

Киевскую Русь от ее кочевых соседей отделяло Дикое поле. Слово «дикий» указывает не только на пространство беззакония и опасности, но и на дикую природу кочевых жителей Степи. Таким образом, жители Киевской Руси считали свои города центрами цивилизации, культуры и религии, а кочевников – дикими и безбожными варварами, живущими на краю цивилизации. От подобного взгляда, типичного для многих обществ, пришлось отказаться, когда «цивилизацию» завоевали монголы. Степных жителей, властвовавших над раздробленными и ослабленными русскими княжествами, уже нельзя было записать в «дикари». С этого времени русские купцы и официальные лица уезжали «в Поле», а эпитет «дикий» перестал употребляться в этом контексте [511] Слово «дикий» в ту пору преимущественно использовалось для обозначения необрабатываемых земель, которые распределялись между служителями царя; см.: Словарь русского языка XI–XVII вв. 1990. Т. 16. С. 206. Про эсхатологические образы степных кочевников в домонгольской Руси см.: Chekin L. The Godless Ishmaelites: The Image of the Steppe in Eleven – Thirteenth Centuries Rus’ // Russian History. The Frontier in Russian History. 1992. Vol. 19. № 1–4. P. 9–28. .

В XIV веке параллельно произошли два события, придавшие новое измерение конфликту кочевых властителей и их оседлых подданных, – взлет христианской Москвы и обращение Золотой Орды в ислам. Религия стала главным маркером, позволявшим идентифицировать обе стороны и противопоставить их друг другу, и ее теперь сложно было отделить от других видов коллективной идентичности. В 1390 году один новый христианин был охарактеризован как новопросвещенный прежний татарин, а один ногайский мирза счел совершенно нормальным написать Ивану IV: «Ты христьянин, а яз мангит». Язык также считался теперь атрибутом религии; с точки зрения Москвы, письма ее степных соседей были написаны «бесерменским писмом», а мусульмане считали, что московиты пишут «христианскими» буквами [512] СИРИО. Т. 41. № 1. С. 6–8; № 14. С. 248; Степенная книга: В 2 т. М.: Тип. Имп. университета, 1775. Т. 2. С. 248; ПДРВ. Т. 8. С. 195. .

Даже в XIX веке языческие народы Средней Волги не видели разницы между этнической принадлежностью и религиозной. Христианство считалось русской верой, а ислам – татарской, и про язычников, которые принимали ислам, говорили, что они «ушли в татары». Кроме того, религия подразумевала некоторые моральные и политические качества, и в ряде случаев российские чиновники указывали, что местные жители, будучи мусульманами, не исполняют свои клятвы и не заслуживают доверия [513] Чичерина С. В. О приволжских инородцах и современном значении системы Н. И. Ильминского. СПб.: Электро-типография Н. Я. Стоиковой, 1906. С. 4; Багин С. А. Об отпадении в магометанство крещеных инородцев Казанской епархии и о причинах этого явления. Казань: Центральная типография, 1910. С. 4; Werth Р . Big Candles and «Internal Conversion»: The Mari Animist Reformation and Its Russian Appropriations // Of Religion and Empire: Missions, Conversion, and Tolerance in Tsarist Russia / Еds. R. P. Geraci, М. Khodarkovsky. Ithaca: Cornell University Press, 2001. P. 161–162; Сношения России с Кавказом. С. 305; Кабардино-русские отношения. Т. 2. № 255. С. 362. .