Майкл Ходарковский - Степные рубежи России

1. Русские и нехристиане, которые платят подушную подать и поставляют рекрутов.

2. Русские и нехристиане, которые платят налоги, но не поставляют рекрутов.

3. Христиане, не являющиеся православными русскими.

4. Все виды казаков и других военных поселенцев.

5. Башкиры и другие дикие народы, практикующие ислам.

6. Калмыки и другие кочевые идолопоклонники [522] Щербатов М. М., кн. Статистика в рассуждении России // ЧОИДР. 1859. Кн. 3. Ч. 11. С. 46. .

Будучи не способен провести четкое различие между религиозной, этнической и социальной идентичностями, Щербатов выдвинул целый ворох перекрывавших друг друга категорий, что было типично во времена, предшествовавшие эпохе Просвещения. Но его классификация отличалась от предыдущих, учитывавших лишь факторы налогообложения, воинской повинности и религии: он добавил такие дополнительные критерии, как образ жизни (кочевой) и цивилизованность либо ее отсутствие (дикость). Подход Щербатова заложил основу эпохальной классификации нехристианских подданных Российской империи, составленной Михаилом Сперанским в 1820‐е годы.

К концу XVIII – началу XIX века многообразная российская держава включала в себя христиан – православных, католиков и протестантов, а также евреев на западе и мусульман, буддистов и язычников на юге и востоке. За триста лет, миновавших с начала московской экспансии, восприятие покоренных народов претерпело ряд трансформаций. Сначала им была придана внешняя идентичность (иноземцы). Вскоре после этого их начали считать подданными России и называть собственными этническими названиями.

Лишь к середине XVIII века в официальном русском языке появились коллективные термины, описывающие нехристианских подданных России. Нехристиан теперь систематически называли «иноверцами» (определяя их по религиозному признаку), а к началу XIX века – «инородцами» (людьми иного происхождения, а впоследствии – расовой принадлежности). Эти два термина смешивали происхождение и веру, безошибочно указывая, что нехристиане отличаются от русских как своей религией, так и своим происхождением. Кроме того, религия определяла границы использования термина «нация», который к концу XVIII века, как правило, обозначал жившие в пределах Российской империи христианские народы (то есть грузин и армян), в то время как нехристиан называли «народ» или «люди» [523] РГАДА. Ф. 1274. Оп. 1. Д. 211. 1775 г. Л. 1; Кабардино-русские отношения. Т. 2. № 164. С. 218–219. Различие между терминами «нация» и «народ» не всегда соблюдалось. Например, в своем письме к казахскому хану Джульбарсу императрица Анна использовала слово «нация», упомянув «ханов других наций»; см.: Казахско-русские отношения в XVI–XVIII вв. № 66. С. 129. .

Новая терминология в отношении нехристиан недвусмысленно отражала изменение в самовосприятии Российского государства и его постепенное превращение в нацию и империю, которая, невзирая на разнообразие ее населения, считалась христианской. По иронии судьбы именно теперь, когда нехристиане были более глубоко интегрированы в Российскую империю, их чужеродность подчеркивалась более жесткой терминологией. Тем не менее у нехристианских подданных империи была возможность выйти из этой категории и преодолеть свою чужеродность – перейти в христианство.

В основе российской политики XVIII века лежало сильнейшее чувство имперской миссии – принести туземным народам цивилизацию и христианство, в глазах русских чиновников неотделимые друг от друга. Интересно, что эту миссию надлежало осуществлять без миссионеров в традиционном смысле этого слова, то есть без групп священников, подготовленных для миссионерской деятельности и живущих в особом помещении миссии посреди иноверцев. Вместо этого ожидалось, что местные жители окажутся в русских городах и деревнях, где пройдут крещение и поселятся среди русских.

Слово «миссия» не употреблялось, и даже первое миссионерское учреждение, созданное правительством в середине XVIII века, которому была поручена миссионерская деятельность в Среднем Поволжье, было названо Контора новокрещенских дел; само это название указывало на принадлежность учреждения к гражданской, а не к церковной бюрократии. Когда в 1744 году – редчайший случай – власти отправили миссию на Северный Кавказ вести проповедь среди осетин, эта недолговечная миссия получила название Осетинская комиссия. Лишь в XIX веке в России появился сам термин «миссия» и соответствующая ему концепция, указывавшая на возросшую миссионерскую сознательность и на признание властей, что дела миссионерские входят в прерогативу церкви, а не государственных ведомств [524] О миссиях в Россию см.: Of Religion and Empire: Missions, Conversion, and Tolerance in Tsarist Russia / Еds. R. P. Geraci, М. Khodarkovsky. .

Вместе с тем традиционная миссионерская деятельность была известна в Московии и до XIX века. История жизни святого Стефана – самый известный пример ранней попытки Москвы обратить в свою веру нехристиан. Эта история важна не только как один из немногих примеров ранней миссионерской деятельности Русской православной церкви, но и потому, что подход святого Стефана резко контрастировал с миссионерской работой церкви после 1550‐х годов.

Его житие, записанное вскоре после его смерти, начинается в 1380‐е годы, когда Стефан прибыл в Пермскую землю в предгорьях Уральских гор, будучи твердо настроен распространить христианскую веру среди местного языческого населения. Митрополит Московский и великий князь, впечатленные успехами Стефана, назначили его первым епископом Пермским. До самой своей смерти Стефан проповедовал христианство среди жителей Пермской земли. Он создал для них азбуку, перевел Писание с русского языка на местный и вел богослужения на этом языке [525] Епифаний . Житие Святого Стефана, епископа Пермского. СПб.: Тип. Имп. АН, 1897. С. 24–74. . В подобном подходе не было ничего особенного. В конце концов, Русь тоже получила алфавит от греческих монахов в X веке и вскоре после этого приняла христианство.

Но до стремительного взлета Москвы в 1550‐е годы такие попытки обращения язычников в христианство были редкостью. Лишь после того как Москва завоевала Казанскую и Астраханскую земли с их многочисленным нехристианским населением, сама идея крещения иноверцев получила всеобъемлющую помощь властей, проникшихся верой в Божественное предопределение России. Начиная с середины XVI века миссионеры должны были стушеваться и уступить дорогу интересам правительства, поскольку теперь им предстояло проповедовать в землях, уже завоеванных Москвой и находившихся под ее управлением.